Юрий Бондарев - Непротивление

И вдруг повышенный умилительным удовольствием голос принялся повторять, с хохотком, надрываясь в толпе:

«Убить героя успеем! Пусть поговорят промеж собой, а мы послушаем их, дружочков, перед панихидой, информацию дадут!»

Чей это голос? Малышева? Ах, Летучая мышь… Тогда, теряя самообладание, Александр в приступе бешенства крикнул языком уголовников:

«А ну, сволочь недорезанная, ваша взяла! Линяй отсюда и дай поговорить, хоть минут пяток!»

«Можем перед казнью разрешить и папиросочку, и стакан водочки, как в культурной загранице! — паясничая, хохотнул повышенный голосок. — Шампани на том свете много! Бочками! Напьетесь!»

«Заткни глотку, идиот! Я тебя на том свете шампанским напою, Летучая мышь!»

В комнате опустело. Эльдар сидел, привязанный к стулу, голова склонена на грудь, длинные волосы свешивались вдоль щек, избитое лицо было в лиловых подтеках, из одного изуродованного глаза капала и капала на рубашку кровь, стекала ниточкой по щеке к губам.

«Что, Эльдар?..» — тихо спросил Александр не то, что нужно было спросить.

«Тысяча затруднений, — заплакал Эльдар и поднял голову, его правый, заплывший кровью глаз был обезображен, как будто хотели вырезать его ножом, левый был полон слез. — Они поймали меня и хотели узнать, где ты. Да почиет над тобой милость Аллаха, о, ясновзорый Саша…»

«Ты прежний стихослагатель и трепач, Эльдар. А смотреть на твою физиономию — радости нет. Говори — что с матерью?»

«Не могу».

У Александра еще достало присутствия духа, чтобы сказать:

«Ты осторожен, как тот сторож на бахче, который ходит воровать арбузы на чужом поле».

«Мама, — прошептал Эльдар. — Твоя аны…»

«Мама? Болеет, ты хочешь сказать?»

«Нет, — подчеркнул Эльдар. У него тряслись губы, он слизывал бегущую из глаза кровь. — Кто оставил себе замену, тот не умер».

Он слушал, мертвея от ужаса.

«Что ты бормочешь, Эльдар? Что с мамой? Говори, черт тебя возьми! Ты переидиотил идиота, а этот идиот я! Говори же, говори!» — грубая, несправедливая, неподчиненная ему враждебность душила его. Совсем недавняя любовь к Эльдару, к его остроумию и иронии не сходила на душу.

«Молчание — это тоже ответ, — всхлипнул Эльдар. — Можно помолчу?»

«Что? Говори!»

«Мамы нет. Нету аны, Саша… Я заходил к вам и видел ее. Там был Яблочков и ваш сосед. Он смотрел на твою мать, как полоумный. А мне, Саша, прости, мне, прости, показалось… она отмучилась».

«Нет, — расслабленно сказал он и закрыл глаза. — Я не отмучился».

«Мама, мама…» И он, замычав сквозь зубы, увидел на белом тонком лице матери жалеющее, незаконченное выражение ласковой улыбки, знакомой с детства, потом увидел ее в тот вечер, когда Яблочков, стараясь возбудить в ней бодрое настроение, принес красного вина, мандарины, разрешил ей курить, а сам энергично ходил на коротких ножках по комнате в снежно-белом кителе майора медицинской службы, испуская сияющую доброту своими хитроумными глазами, неопровержимую уверенность и надежду на все хорошее, что будет в жизни матери. А она сидела у стола в домашнем халате, не закрывавшем нежные, слабые ключицы, опустив свои мягкие карие глаза, держала у губ дольку мандарина, и светлые капельки капали на белую скатерть, разрывая Александру душу.

«Нет. Не хочу, — повторил Александр и, не владея голосом, спросил: — Это они… они сделали?»

«Летучая мышь и Лесик зашли к ней и сказали, что ты убил человека и теперь скрываешься… Это просто отняло у нее последние силы…»

«Бог, который не видит подлецов на земле и всю злую мразь, разве это Бог?»

«Не богохульствуй, Саша. Не всегда будет темнота там, где она густеет».

«Может быть, что-нибудь скажешь про непротивление?»

За их спинами комната наполнялась голосами, хохотом, руганью, кто-то взвизгнул, наслаждаясь безудержной властью:

«Кончать их, но не враз, не враз. По кап-пельке!»

И, уже никак не сопротивляясь, Эльдар прошептал с безнадежной покорностью:

«Конец нам, Саша. Все».

«Все, — сказал Александр задушенным голосом. — Все», — немного погодя повторил он и вдруг так стремительно повернулся навстречу шуму, топоту и голосам, что по лицам входивших в комнату пробежал страх, мгновенно вызвавший у Александра жгучее головокружительное упоение решительностью. Это было исступленное самозабвенное отчаяние, знакомое ему по безвыходным минутам в разведке.

«А ну, кто хочет первым! Шестерых уложу подряд, даю гарантию! — крикнул он взбешенным голосом, выхватывая пистолет из потайного кармана на внутренней стороне бедра. — А ну, все прочь в другую комнату! Быстро, сволочье! Бегом!»