Шон О'Кейси - Современная ирландская новелла

Сбоку на стене блестели мокрые афиши. Очередной триумф самого талантливого актера ирландской сцены. Исключительное мастерство. «Маска тьмы» — еще один гигантский шаг в баснословной карьере Нормана Коллинза. Дублин должен быть благодарен ему за приезд. Яркий смелый эксперимент.

На него глядела его собственная фотография, увеличенная до таких размеров, что нарушились все пропорции; поблескивали зубы в самодовольной улыбке, которой — он знал — не было, когда он сидел перед объективом. Нет, это не его лицо, это иллюстрация к тому, что из него делают критики. Сегодня он в моде — завтра, вполне вероятно, они возложат его на жертвенный алтарь. Впрочем, так ли, иначе ли — ему все равно. Если через полгода критики ополчатся на него, враги воспользуются моментом — и уж, конечно, Мак будет среди них. Больше ему никогда не придется играть в пьесе, поставленной им самим. Они ему больше не доверяют — слишком часто и слишком многим он рисковал. Отныне никаких сногсшибательных замыслов, никаких экспериментов. Телевидение, радио, изредка ревю — так он и сойдет на нет… А талант, который ему дан, неотделим от риска, от сознания, что он плывет против течения. Неужели он все потеряет? Мысль эта была невыносима. Невыносима, и все же то, что он делает сейчас, возможно, первый шажок на пути к гибели. А пусть, ему все равно. Он дал полный газ, рванул машину с места, и ему почудилось, словно что‑то пустилось за ним в погоню зловещей неотступной тенью.

К тому времени, как он выехал за пределы города, померк последний свет. Дождь затих. В машину просочился еле уловимый аромат мокрой травы и листьев, вытеснив запах сырости и гнили.

Он остановился у высоких ворот и пошел в темноте по подъездной аллее. На земле тускло блестели лужи, подергиваясь рябью при каждом его шаге. Далеко в небе сверкнула молния. Когда он подходил к дому, со стороны города налетел ветерок и запел в темных деревьях, в темных травах вокруг. Несколько секунд ночь пела.

Он поднялся по черным мраморным ступеням и дернул старинный колокольчик; за его спиной во мгле что‑то шевельнулось. В холле раздались шаги, дверь распахнулась, выпустив на волю свет.

— Привет, Джекоб.

— Клянусь священной бородой Иисуса, это савт Норман! Я тебя не узнал. Входи, дружище. Входи, я думал, это посыльный.

Он вошел в сверкающий, золотой, увешанный зеркалами холл. Джекоб хлопнул его по плечу.

— Вот приятная неожиданность, Норман. Долгонько мы не виделись!

— Больше года.

— Неужто так долго? Ну и ну. Ладно, пошли ко мне в берлогу, опрокинем по стаканчику зелья.

Норман двинулся следом за ним в глубину холла мимо зеркал, где большими шагами шел его двойник. В кухне он уселся на стол и стал глядеть, как Джекоб наполняет стаканы.

— За тебя, Норман. Да не укоротится тень твоего фаллоса. А теперь выкладывай все новости, и чтобы ни единого непотребства не утаил.

Норман улыбнулся и выпил, а Джекоб подмигнул ему из‑под кустистых бровей. Джекоб совсем не изменился — все та же бесформенная гора мяса, выпирающая из неряшливой одежды, которая вот — вот, кажется, лопнет по швам. Лицо его, обрамленное неправдоподобно благостным венчиком кудрей, стало еще багровее, но ничуть не постарело. Он отпил большой глоток виски и, потирая живот, спросил:

— Ну и каково это — быть любимцем Фортуны?

— Будто ты не знаешь!

— Я? Ерунда! Ни одна душа не слыхала обо мне. Разве людям интересно, кто понаставил все эти небоскребы? Ни капельки. Разве мое имя появляется в газетах чуть не каждый день? Разве роскошные женщины подходят ко мне в кабаках с двусмысленными предложениями и скалят, глядя на меня, острые зубки? Вот что такое успех, дружище. Расскажи мне о нем.

Норман ничего не ответил, и Джекоб пожал плечами. Он допил виски, налил себе еще, затем сел к столу и закурил. Вокруг них кухонные машины напевали электрическую песню. Помолчав, Джекоб спросил:

— А как все твои поживают?

— Джо ушла от меня. Я думал, ты знаешь.

Джекоб кашлянул и отпил виски.

— Слышал какие‑то разговоры. Что случилось?

— Не знаю. Все стало разваливаться на части. Ей не нравилось, как я меняюсь. Она говорила, что я живу в призрачном мире. Что продолжаю играть, даже когда не на сцене. Не знаю… Мне казалось, я впервые нащупываю что‑то подлинное. А потом как‑то раз у нас были гости, и я напился. И ударил ребенка. Наверно, это было последней каплей. Она ушла на следующий день и ребенка забрала.

— Где она теперь?

— В Лондоне. Наверно, с мужчиной. Надеюсь, что с мужчиной. Мне не хотелось бы думать, что они там одни.