Ольга Чайковская - Счастье, несчастье...

Немалым испытанием для семьи Пушкиных был вопрос о старших сестрах Натальи Николаевны — те жили одни в Полотняном заводе. Наталья Нико­лаевна хотела бы их взять к себе, но Пушкин был против: «Если ты в самом деле вздумала сестер своих сюда привезти, то у Оливье (домохозяин.— О. Ч.) оставаться нам невозможно: места нет. Но обеих ли ты сестер к себе берешь? эй, женка! смотри... Мое мнение: семья должна быть одна , под одной кровлей: муж, жена, дети покаместь малы; родители, когда уже престарелы. А то хлопот не наберешься, и семей­ного спокойствия не будет...» Но когда Пушкин по­нял, как тоскуют молодые девушки одни в глуши, как погибают от сознания, что жизнь проходит мимо, что молодость уходит и надежды на замужество тоже, он согласие дал. И вот в его доме поселились две девушки, не слишком счастливые, очень занятые со­бой (письма всех троих начисто разрушают легенду о том, будто Наталья Николаевна только и делала, что плясала на балах, а хозяйством и детьми занима­лась сестра ее Александрина; письма Натали доверху полны заботами о хозяйстве, о детях, о делах мужа, сестер, братьев, Александрина в своих письмах пишет только о себе).

Если Пушкина и не очень радовало присутствие своячениц, все равно он принял их, как родных,— тому свидетельства их письма. Вот, к примеру, письмо Александры Николаевны: «Я простудилась... схва­тила лихорадку, которая заставила меня пере­жить очень неприятные минуты, так как я была уверена, что все это кончится горячкой, но слава богу, все обошлось. Мне только пришлось пролежать 4 или 5 дней в постели и пропустить один бал и два спектакля, а это тоже не безделица. У меня были такие хорошие сиделки, что мне было просто невоз­можно умереть. В самом деле, как вспомнишь о том, как за нами ходили дома, постоянные нравоучитель­ные наставления, которые нам читали, когда нам случалось захворать, и как сама болезнь считалась божьим наказанием, я не могу не быть благодарной за то, как за мной ухаживали сестры, и за заботы Пушкина. Мне, право, было совестно, я даже плакала от счастья, видя такое участие ко мне; я тем более оценила его, что не привыкла к этому дома».

Попав из-под тяжелой власти матери в атмосферу нравственного влияния Пушкина, девушки не могли не почувствовать резкости нравственного перепада — и самая тонкая из них, Наталья Николаевна (а что она самая тонкая, очевидно из писем всех трех), в этой атмосфере должна была развиваться и расцве­тать. Легко было дышать в пушкинском доме.

«Ты, мне кажется, без меня воюешь дома, .сме­няешь людей, ломаешь кареты, сверяешь-счета...», «Ты умна, ты здорова, ты детей кашей кормишь...» (из писем Пушкина к жене). Наша жизнь, все наши дни полны словами, самыми простыми, речами, ка­залось бы, самыми незначительными.

Вот, к примеру, двое входят в электричку.

— Как удачно,— говорит она.— Попали на автобус. И дождь не замочил.

— Да,— отвечает он.— Еще бы минута, и замо­чил.

— Хороши бы мы были — мокрые,— продолжает она.— А так, смотри, и на автобус успели, и на элект­ричку успели, а то сидели бы час на станции, да еще мокрые.

— Да,— отвечает он.— Часок пришлось бы по­сидеть, уж это точно.

— Да еще мокрыми.

Мысли никакой, информация на нуле, и все же, представьте, не пуст этот разговор. Его сюжет может быть еще ничтожней. За обедом: «Хорош борщ»,— скажет один. «Вроде бы чего-то не хватает»,— от­ветит другой (нет, другая, та, что варила), и еще какое-то время они будут перекатывать этот сюжет. Дело не в самом сюжете, дело в общении. Вот именно в том, что люди эти сидят вместе, рядом.

Может быть (за тем же борщом) общение на не­сравненно более высоком уровне, разговор об искус­стве, о литературе — и тем самым на главные темы жизни. Одна учительница, очень талантливая и ум­ная, вступив в контакт с родителями своих учеников, стала «задавать уроки» не только младшим, но и старшим — и вот вечером за ужином в семье разго­рались споры по поводу того, какой образ Пугачева ближе к исторической действительности, тот, что в «Истории Пугачева», или тот, что в «Капитанской дочке»,— они и Пушкина цитировали, и Марину Цветаеву, «Мой Пушкин»,— всем это было важно. А есть семьи, где уровень разговора и без подсказки со стороны бывает очень высок; богатство интел­лекта — это прекрасно. Но главная задача семьи — создать ту атмосферу покоя и тепла, душевного равно­весия, те условия, в которых возможно было бы нрав­ственное формирование души — всякому произраста­нию необходимо тепло, да и как расти растению, если его все время дергают за корни. Процесс формирова­ния души, создания ее нравственной структуры идет на любых уровнях интеллекта. Обычно бывает так: чем выше интеллектуальное развитие, тем выше уро­вень понимания и душевности (но может быть и дру­гое: где интеллекта поболее, там душевности по- менее).