Михал Витковский - Любиево

— И вот они приходят, посвежевшие. Но чтоб не слишком фамильярничали, мы их примем не в том зале, где княгиня Любомирская, а в том, что похуже, где управляющих принимают.

— В курительной комнате.

— В курительной.

— И ничего им не подадим на нашем фамильном фарфоре баранувка, разве что на какой-нибудь цмелювке. [74] Баранув, Цмелюв — центры производства керамики.

— Ты что, глупая, на цмелювке подавать?

— У тебя что, в башке перемкнуло, в чем ты им хочешь подать, а? В глиняных кружках из художественного салона? Чтобы потом в деревне рассказывали, что во дворце маркизы де Мертей как в мужицкой хате жрут?

— Ну надо же — поцапались, в чем мужикам подавать!

— И так бы они сидели, но сами бы постеснялись спросить, почему это их пригласили к господскому столу, потом только водка бы им языки развязала, и в конце они бы спросили: «Вот пригласили вы нас, а по какой причине ясновельможный пан нас пригласил?»

— А я бы своему ответила: «А чтобы ты, Лукаш, мне спинку потер», — и выгнулась бы дугой. Затащила бы его в ванну…

— Во времена барокко не мылись, а лишь припудривали разные места, а если очень воняло, то заливали духами, а если пятно, то замазывали его или вытравляли…

— Но ведь это уже совсем не барокко, гораздо позже получается. Потому что ванны! И тогда бы я насыпала в ванну всех этих солей, что из Баден-Бадена привезла, и о которых он понятия не имеет, для чего они предназначены, разделась бы, накладную шею поставила рядом с ванной вместе с искусственным декольте и в воду бы вошла в одних только кружевных трусиках, а он бы стоял, спрятав руки за спину…

— А я?

— Что ты?

— А я, что бы я в это время делала?

— Ты? — Паула задумалась. — Ты осталась бы в своей комнате, и пришлось бы тебе что-нибудь другое придумать… Потому что я своему так бы сказала: «Знаешь что, Лукаш, дружочек, если закрыть глаза, все можно себе представить, даже что ты с бабой»… И я его резко бы так раздела, все бы его льняные лохмотья содрала и ну-ка, быстренько залазь в ванну! Тогда бы он узнал, что такое отсос, как это делается. И еще бы меня потом расспрашивал, что и как, рассказывать ли приходскому ксендзу на исповеди об этом или нет, а я бы ему на это: «А разве ксендз говорил на проповеди о мужчинах? Не говорил, а это значит, что с мужиком — не грех! Но чтоб не смел об этом рассказывать — башку оторву! Сотру в порошок!» — А впрочем, даже если бы и рассказал, так ведь ксендз… (не подмигивай мне, Паула). Это как в семье… Если они все вместе в карты играли… Ну и помнишь у Гомбровича в «Фердыдурке» [75] Роман (1938) В. Гомбровича (1904–1969). сложности были, потому что он хотел «побрататься», но если бы захотел секса с батраком, это никак не уложилось бы в традиции господской фанаберии…

— Все бы разболтал.

— А вот и нет. Пошел бы утром домой, мать в хате, хлеб режет. Такая, понимаешь, женщина простецкая, такая, из «Мужиков». [76] Роман (1904–1909) В. Реймонта (1867–1925). Огонь горит в очаге, она злится, волком смотрит, большой такой каравай режет и:

— Где ты был? Всю ночь в усадьбе?

— Ну да, барин на всю ночь в усадьбе с другим господином меня и Лукаша задержали…

— Говори, что там делал? Дома дел невпроворот!

— Да не велено мне говорить о том…

Тут она как насупит брови свои сросшиеся, уже едва себя сдерживает:

— Говори, не то по роже получишь!

— Э-э, да уж и не знаю, как сказать…

— Говори! Сейчас как возьму палку…

— Барин велели к себе как к бабе, и чтобы спинку потереть…

Тогда она как этот нож положит, да как подлетит к нему:

— Как ща врежу, чертово семя, как тебе влеплю, чтобы мне тут не прикидывался дураком, дурак, о барине нашем господине такие вещи болтать, экий ты дурак, мы же все от него зависим, а тут бескормица близится, а если старик работу потеряет на извозе, да и на картошке, то и мы все, как эти безземельные, кончим, потому как у тебя мозгов нету! Чтобы мне впредь о нашем барине таких гадостей не смел рассказывать, да еще перед полевыми работами!

— Ну, а теперь положи это, дорогая, на одну чашу, а на другую — все эти твои гей-бары…

Боже, как льет, Паула, пошли, спрячемся здесь, в заведении «Сполэм», со всеми этими желе изысканными, люкс, прямо из холодильника, с этими фирменными напитками, льет, льет как из ведра, но прольется и перестанет, на завтра прекрасную, прекрасную погоду обещали по радио «Зет», и все дела.

Др-др-др! Звонит Анна:

— Паула, что происходит, вся Польша гудит!