— Что, Макс, у няни выходной? — спросил Гарольд, с отвращением глядя на малышей.
— Тильда приболела. — Макс посадил Мелиссу на стол Гарольда. Джошуа остался у него на руках. — Я пришел спросить про ту вакансию, о которой ты говорил, Гарольд. Она еще свободна?
Гарольд поднял брови.
— Фредди давно тебя обхаживает. Что заставило тебя передумать?
— Эгоист я ничтожный, — признался Макс. — Цепляюсь за свои дурацкие принципы, а Тильде приходится растить малышей в трущобах.
— Дурацкие, — старательно повторила Мелисса. — Дурацкие.
Гарольд хохотнул.
— Отнеси-ка ты их Лорне, а сам иди к Фредди. — Лорна вела колонку объявлений о розыске пропавших родственников и домашних животных. — Она любит детей. А я маленьких не выношу, они не умеют себя вести.
В феврале 1938 года они съехали с убогой квартиры в Фулхэме. Жалованье Макса, вдвое больше того, что он зарабатывал внештатным журналистом, позволило им оплатить долги и купить в кредит дом в более приличном районе Лондона. Новый дом был узкий, четырехэтажный, с темным укромным садиком. Перед выкрашенным в белый цвет фасадом — небольшой огороженный газон и кусты. Три раза в неделю по утрам к ним приходила девушка, помогавшая Тильде с тяжелой работой по дому. Мелисса и Джошуа теперь спали каждый в своей комнате. В доме было электричество, и благодаря должности, занимаемой Максом, им даже провели телефон. Первые несколько месяцев Тильда обустраивала новое жилище — красила стены, шила шторы и диванные подушки. Когда потеплело, вместе с Мелиссой она посадила в саду цветы и черенки; это был крошечный уголок дикой природы с узкими тропками и темными, покрытыми копотью кустарниками.
Летом они всей семьей поехали в Голландию в гости к Эмили и Яну. Эмили была беременна; ребенка ждали в ноябре. У Яна и его младшего брата Феликса была яхта, и они все вместе неделю плавали по заливу Ваддензе. Эмили, обложенная подушками, сидела на носу; детей обвязали веревками, концы которых прицепили к мачте. На борту «Марики» они отметили день рождения Джошуа. Ему исполнился годик, поэтому в торт воткнули одну свечку, оплывавшую на неугомонном ветру. Хлопанье парусов, пенящаяся вода у бортов судна веселили Джошуа, и он танцевал от радости. Ян учил Тильду и Макса управлять парусами. Стремительный поток холодного воздуха, паруса надуваются ветром, и «Марика» начинает скользить по волнам — все это дарило Тильде пьянящее возбуждение.
Они вернулись в Англию. Дочь Гарольда Сайкса Шарлотта, не знавшая, чем ей заняться после школы, вызвалась помочь Тильде с детьми. И впервые после рождения Мелиссы у Тильды появилось время для себя самой. Она шила себе новые наряды, посещала небольшие утренние деловые приемы — где подавали кофе и царила напряженная атмосфера, — организованные по случаю сбора средств на какие-либо нужды. После обеда она водила Мелиссу на чаепития с ее маленькими друзьями или они все вместе шли гулять в парк. Бывало, вечерами они ходили на коктейль или званый ужин, устраиваемые в доме кого-нибудь из коллег Макса. Тильда убеждала себя, что она счастлива. Ее семья — она, Макс и дети — живет в чудесном доме в хорошем районе Лондона, и им нечего больше желать. Она записалась в кружок кройки и шитья, вступила в музыкальный клуб и, сидя в гостиной соседей, слушая запись Майры Хесс, [27] Майра Хесс (1890–1965) — английская пианистка.
исполняющей Шопена, вдруг поймала себя на том, что впервые за многие годы думает о Даре. Чем он занимается, как у него дела? Вспоминает ли ее хотя бы иногда? Она безжалостно отогнала эти мысли, но ею владели беспокойство и страх. Она хотела еще одного ребенка, но после Мюнхенской конференции и последовавшего затем раздела Чехословакии Макс был настроен категорически против пополнения в семье. «Когда все закончится», — сказал он, и это «все» было чем-то черным и бесформенным, постоянно увеличивалось в размерах, все ближе и ближе подступало к ним.
Макс находился в Берлине, когда Гершель Гриншпан, семнадцатилетний польский еврей, застрелил третьего секретаря посольства Германии в Париже. Макс услышал эту новость по телефону — в трубке стоял треск — в баре отеля «Адлон». На следующий день он собирался ехать в Лондон, но остался, ожидая неминуемой акции возмездия. И 9 ноября разразилась «хрустальная ночь». [28] Хрустальная ночь (Kristallnacht — букв. «Ночь разбитых витрин») — первая массовая акция прямого физического насилия по отношению к евреям на территории Третьего рейха.
По всей Германии нацисты сжигали синагоги, громили магазины и дома евреев, уничтожая и разбивая все до последней чашки. Тысячи евреев были арестованы и отправлены в концентрационные лагеря. Макс, стоя в стороне, глядя, как тлеют на уличном костре молитвенники, принадлежавшие немощным обитателям еврейского дома престарелых, до боли сжимал кулаки, так что от ногтей на ладонях проступила кровь.
Читать дальше