Пэт Конрой - Пляжная музыка

— Это моя любимая песня.

Мы танцевали под звуки этой песни, которая с тех пор стала нашей, пока не смолкла последняя нота. Я молча кружил ее над ярящейся водой, а она смотрела на меня так, как до сих пор не смотрела ни одна девушка. Под ее взглядом я сам себе казался принцем, рожденным на гребне волны. Она подарила мне красоту, которой у меня не было, и душа моя в огне ее желания исполнилась гордости. Ее страсть рождала в моем сердце что-то очень хорошее, что-то очень трепетное. И тогда она отвела меня в спальню, и мы оказались на драном ковре, а ее губы прижались к моим губам, ее язык соединился с моим языком, и я слышал ее страстный шепот: «Полюби меня, Джек. Заклинаю тебя, полюби меня!»

Я не успел ответить, так как дом еще раз содрогнулся и сделал первый шаг в сторону моря. Дом покачнулся, накренился и рухнул, словно сдался перед силой прилива, который бывает лишь раз в жизни. Казалось, будто под нами вздымается гора.

Мы поднялись с ковра и, держась за руки, чтобы устоять, вышли на расшатанный балкон. Луна освещала море безжизненным светом, и мы смотрели, как белые шапки волн пожирают разбросанные куски фундамента. И пока дом был на свидании с высоким прибоем, мы продолжали танцевать, а я сгорал от любви к юной девушке.

Наша любовь началась и окончилась в морской воде. Впоследствии я часто думал, что лучше бы мы с Шайлой тогда заключили любовный договор, и навсегда остались бы в том затопленном доме, и погибли бы, обнимая друг друга, океан ворвался бы в открытые окна, и море незаметно унесло бы нас в этом смертельном объятии с собой в Гольфстрим, где нет ни мучений, ни боли.

В последний раз я видел Шайлу в городском морге во время опознания в присутствии коронера. Он был на редкость тактичен и оставил меня одного, а я долго рыдал над изуродованным до неузнаваемости телом. Я читал над ней католические молитвы, потому что они были единственными, которые я знал, хоть и не до конца, и пришли они так же легко, как слезы. Вода размыла ее черты, унеся с собой ее красоту, да и крабы сделали свое дело. Когда я поднялся, чтобы уйти, что-то странное бросилось мне в глаза. Я наклонился и повернул ее руку. На левом предплечье был вырезан номер 36 364 04.

— Он сделан недавно, — тихо сказал коронер. — Может, знаете почему?

— Ее отец был в Освенциме, — ответил я. — Это его номер.

— Впервые такое вижу, — заметил он. — Кажется, уже всего навидался, но это точно вижу впервые. Странно. Она что, очень любила отца?

— Вовсе нет. Они едва разговаривали.

— Вы расскажете ему о татуировке?

— Нет. Это его убьет, — ответил я, бросив последний взгляд на тело Шайлы.

Меня зовут Джек Макколл, и я прилетел в Рим, чтобы спокойно вырастить дочь. И вот сейчас, в 1985 году, я поднялся по винтовой лестнице на террасу своего дома, откуда открывается вид на крыши Рима, прихватив с собой музыкальную шкатулку, подаренную мне Шайлой на пятую годовщину нашей свадьбы. Я заводил ее и смотрел на римскую ночь. Вдалеке прозвонил колокол, словно заблудший ангел заплакал, а с Тибра подул легкий ветерок. Музыкальная шкатулка играла фортепьянный концерт Моцарта № 21, одно из самых моих любимых произведений. Из ресторана «Джиджетто» внизу доносились густые запахи кухни: пахло жаренным на гриле ягненком, листьями мяты и шалфея. Я закрыл глаза и снова увидел лицо Шайлы.

Вынул из шкатулки письмо, которое она отправила мне в день смерти, посмотрел, как она написала мое имя. У нее был красивый почерк, и она старательно вывела на бумаге мое имя. Я хотел было снова перечитать письмо, но передумал и только прислушался к шуму транспорта на набережной, а потом вынул из шкатулки золотую цепочку с кулоном. Это был подарок ее матери на шестнадцатилетие, и Шайла не снимала ее вплоть до своего последнего дня. Кулон стал частью воспоминаний о том, как мы занимались любовью. В своем завещании Шайла указала, что хочет, чтобы Ли надела его, когда «достаточно повзрослеет и поймет цену подарка». Затеяв против меня судебную тяжбу, родители Шайлы попросили вернуть кулон. Поскольку мне казалось, что это нечто вроде талисмана, приносящего несчастье, я даже подумывал о том, чтобы отправить им его без объяснений и обратного адреса. В ту первую ночь для меня это была просто цепочка с кулоном, и я положил ее обратно в музыкальную шкатулку.

Когда я разглядывал пешеходов внизу, то еще не знал, что пройдет полгода — и моя жизнь изменится навсегда.