Пэт Конрой - Пляжная музыка

И скажи ей еще одну вещь, которую я говорю тебе сейчас, и я очень хочу, чтобы ты меня внимательно выслушал.

Я жду тебя, Джек. Я жду тебя в доме, который забрало море в ту первую ночь, когда мы полюбили друг друга, когда мы поняли, что наши судьбы переплелись. Люби ее, будь ей верен, но скажи, что я уже подготовила этот дом к твоему приходу. Вот и сейчас, Джек, когда ты читаешь это письмо, я жду тебя там. Дом этот находится под водой, и ангелы летают по его закоулкам, выглядывая из-за шкафов. Я буду ждать, когда ты постучишься, и я открою тебе дверь, и я затащу тебя в комнату, где мы танцевали под пляжную музыку и целовались, лежа на ковре, и где я позволила тебе полюбить себя.

Женись на хорошей женщине, Джек, но не на такой хорошей, от которой ты не захотел бы вернуться ко мне, в наш дом под водой. Надеюсь, она будет прелестна, надеюсь, она полюбит нашу дочь так же сильно, как должна была любить ее я. Но предупреди ее, Джек, что я не отдам ей тебя навсегда. Я отдам ей тебя только на время. Сейчас я ухожу, но я буду ждать тебя, дорогой, в доме, что смыло волной.

Я приказываю тебе, Джек, и это последний крик моей души и моей неумирающей любви: женись на потрясающей женщине, но передай ей, что это я привела тебя на танцы. Передай ей, что последний танец остается за мной.

О, мой любимый!

Твоя Шайла

Ледар перечитала письмо еще два раза, а потом аккуратно сложила его и отдала мне. Несколько минут она молчала, стараясь сдержать слезы.

— Я не смогу тебя любить так же, как Шайла, — произнесла она наконец. — Я не так устроена.

— Я сделал ошибку, показав тебе ее письмо, — виновато улыбнулся я.

— Нет, ты все правильно сделал, — ответила она и, взяв мою руку в свою, поцеловала. — Это прекрасное письмо, оно просто рвет душу. Правда, оно меня немного пугает. И на него нет ответа.

— Я чувствую то же, что и ты, — признался я. — В каком-то смысле я пленник этого письма. И я всегда плакал, когда читал его. Перестал плакать всего пару лет назад.

— Джек, давай спустимся с холма и начнем жить на полную катушку, — предложила Ледар. — Давай будем любить друг друга так сильно, как только сможем. Но последний танец останется за Шайлой. Она это заслужила.

Джордан прислал из тюрьмы в Ливенворте длинное письмо. Он благословил наш брак и пообещал в день нашей свадьбы отслужить мессу на родине. Он понял, что камера ему не страшна, а тюремная дисциплина не слишком строга по сравнению с суровыми правилами траппистского ордена. Он сообщил, что тюремное начальство разрешило ему исполнять функции священника и проводить среди сокамерников занятия по теологии и философии. Он написал мне, что у него болит сердце за все человечество, поскольку он видит, как много людей страдает и мучается от постоянной душевной боли, и его тревожит, что так мало из них молятся, чтобы облегчить свои страдания. Джордана беспокоило даже не то, что заключенные были безбожниками, а скорее то, что вера в Бога не давала им утешения. Они говорили ему о бессмысленности и тупом однообразии своей жизни. Души их были опустошены и неразвиты, а глаза воспалены в результате бессонницы. Никогда еще Джордан не встречал такого количества людей, отчаянно нуждающихся в духовной поддержке.

В одном письме он написал, что очень счастлив. Пребывание в тюрьме сделало его ближе к миру и еще больше укрепило его веру в предназначение быть священником. И это, если можно так выразиться, ратифицировало его призвание, еще больше повысив ценность его деятельности. Он превратил Ливенворт в филиал монастыря и увлек многих своих сокамерников светлой красотой добровольного одиночества траппистов. Джордан писал, что усердно молится и делает все возможное, чтобы искупить грех, совершенный им во времена безрассудной молодости, когда что-то в нем, как и во всей стране, разошлось по центральному шву. Каждый день он молился за упокоение душ молодых людей, которых он, сам того не желая, но все же убил. Он посылал нам с Ледар свое благословение и испрашивал разрешения обвенчать нас, после того как выйдет из тюрьмы.

Я в тот же день послал ему телеграмму, в которой сообщил, что мы с Ледар не сможем считать себя по-настоящему женатыми, пока он лично не благословит наш союз.

Следующим утром, в день нашей свадьбы, мы с Ли вышли на пьяццу Фарнезе, чтобы прогуляться по сияющим терракотовым улицам города, где девочка провела большую часть своего детства. Я хотел побыть это последнее утро наедине с дочерью, и Ледар прекрасно меня поняла. «Когда все было в порядке, — думал я, держа Ли за руку, — в нашей любви были элементы и нежности, и доверия, и сообщничества, что отличало ее от всех других видов любви».