Но самое удивительное заключалось в том, что, едва взглянув на приближающееся существо, я отчетливо понял, что знаком с ним, и — стоит только напрячься — я вспомню, кто оно и где мы в последний раз виделись. При этом фантастический облик монстра нисколько меня не смущал, он был как бы видением из кошмарного сна, в котором кто-то из близких знакомых предстает в виде жуткой страшилы, а я никак не могу распознать, кто же это, но чувствую, что приблизился вплотную к отгадке.
С ужасом я осознал, что спастись от него можно только чудом. Но из тех, кто не хотел умирать, надежда умирала последней.
— Ишак, холодящий душу! — выругался я и полез на самый верх.
На этот раз не военная подготовка, а ужас и отчаяние стали моими союзниками. В мгновенье ока я оказался на верхушке и не успел перевести дух насмарку, как нижняя часть ствола обледенела и, расколовшись, осыпалась. Я полетел вниз с большой высоты в обнимку с оставшейся целой частью дерева, которое, на мое счастье, оказалось достаточно высоким, чтобы не замерзнуть целиком. Правда, признаюсь честно, падать я бы предпочел с дерева поменьше. Но мне повезло, и я не разбился. Ствол, за который я держался, врезался торцом в землю, сноп ледышек взметнулся в воздух, а я от сильного удара стряхнулся как переспевший плод и повалился навзничь, но в один миг подскочил, потому что обжегся об лед. Отмороженный осел помчался дальше, а я, вскрикивая от боли, бросился в лес прочь с тропинки, проторенной голодным животным, потому что лед таял на глазах, а образующаяся слякоть имела температуру жидкого азота.
Едва ступив на почву, нетронутую ослиными заморозками, я вновь оказался в плену гнусной растительности, каждое соприкосновение с которой добавляло новые боевые раны на моем теле. Мне необходимо было отдохнуть и спокойно обдумать сложившееся положение. С этой целью я опять полез на дерево, ствол которого раздваивался на небольшой высоте. Я добрался до развилки и уселся верхом на изгибе. Одна из веток немедленно распрямилась и оказалась коброй. Змея повернулась ко мне, расправила капюшон от Юдашкина и зашипела. Я застыл от неожиданности, во-первых, испугавшись, во-вторых, узрев в атакующей меня манекенщице кого-то знакомого и очень близкого. Но кого, припомнить не мог. Впрочем, времени на воспоминания мне не оставили, поскольку наше рандеву длилось не более секунды, моя визави прыгнула вперед и ужалила меня в горло. Острая боль пронзила насквозь мгновенно окаменевшее тело, я как мешок с отрубями рухнул вниз и канул в небытие. Иными словами, умер в точном соответствии с канонами марксистско-ленинской науки о загробной жизни. Не знаю, сколько времени я пролежал на земле, но, наконец, я почувствовал, что полное небытие невозможно, оно лишь казалось мне. Я начал различать голоса. Разговаривающих было двое. Один прерывисто голосил басом:
— О, ужас! О, ужас! Я не могу составить протокол и опросить свидетелей; меня тошнит, и руки мои дрожат!
— Да что же это с тобой? — хладнокровно вопрошал второй собеседник канареечным голоском.
— Я тошнило, — раздалось в ответ.
— Ты должен взять себя в руки и исполнить свой профессиональный долг!
— Не могу!
— Да что ж это с тобой такое?!
— Как что?! Он умер, и лицо его исказила гримаса боли, и эта картина представилась моему взору!
Я открыл глаза и увидел обблевавшегося милиционера с ищейкой-канарейкой на левом плече. Обнаружив, что я очнулся, он бросился бежать через джунгли, на бегу выкрикивая:
— Он ожил, он ожил и скоро пойдет на поправку!
Приподнявшись на локте, я увидел змею, рожденную гордо уползать в кусты.
— Сучка! — я плюнул ей вслед.
В то же мгновение нечто большое и темное, возвышавшееся надо мной, опустило ко мне голову. Сначала я испугался, но это оказался вполне дружелюбный пес. Он сидел, склонив морду на бок, смотрел на меня по-собачьи преданно, тараща глаза, как чайные чашки, мельничные колеса и круглые башни, и приветливо помахивал хвостом. Самый обыкновенный пес, разве что в размерах непривычный — метра два в холке. Он вежливо обнюхал меня и в знак приветствия облобызал языком, величина которого позволила бы проявить радушие сразу нескольким людям при условии, конечно, что размер их голов превышал размер моего головного убора не более, чем в два раза. Я потрепал его по мохнатой щеке. В ответ он фыркнул, из-под слюнявых баскербрылей сверкнули белоснежные клыки, пес восторженно тявкнул и схватил меня зубами. Я оказался по пояс в собачьей пасти. Огромные зубы впивались в мое тело все глубже, дробя тазобедренные кости. Он перекусил меня пополам. Надо ли объяснять, что я умер.
Читать дальше