Лев Портной - Трепетные птички

— Я устала, я больше не могу, я хочу умереть, — всхлипывала девушка.

Подошедшие старухи зарыдали с новой силой.

Я нежно гладил Свету по спине и как мог успокаивал:

— Да перестань ты реветь, пока тебе задницу не оторвали!

— Я не могу, эти тетки плачут, — рыдала девушка.

— А ты присмотрись внимательнее к этим старым кошелкам. Это же твои знакомые. Ну!

— Я не могу вспомнить их, — плакала Света.

— Конечно, не можешь. А кого ты хочешь в них узнать? Свою бабку? Соседку или классную руководительницу? Но это все не то. Эти рыдающие клячи не что иное, как твои собственные грешные мысли и чувства. Ну, присмотрись к ним и вспомни, что ты набедокурила? Может, место в трамвае ветерану войны не уступила или над своим клиентом насмехалась, что у него член маленький?!

— Я ничего не понимаю, — продолжала всхлипывать девушка.

— Ну, вспомни что-нибудь свеженькое. Ну, например, когда ты со мной встретилась, ведь наверняка радости от этого не испытала и в душе желала мне какой-нибудь гадости. Ну, вспоминай, может, ты хотела у меня часы стибрить или радовалась, что я деньги заплатил, а тебя так и не трахнул?

После этих слов Света умолкла и с удивлением посмотрела на меня. По ее глазам я понял, что она близка к отгадке. И действительно, девушка обернулась и посмотрела на одну из рыдающих фурий, и та на наших глазах превратилась в веселую и аккуратную домохозяйку, эдакую счастливую Фрекен Бок после бурной ночи с Карлсоном.

Через некоторое время и остальные скорбящие мученицы перевоплотились в очаровательных старушек вроде английской королевы. Теперь они резвились на травке с моими зверушками, и Света воспряла духом. Но эта идиллия продолжалась недолго, и, хотя явных причин для беспокойства не было, какие-то неуловимые приметы наполнили тревогой наши сердца — как будто был подан невидимый знак и сонмища саранчи поднялись в воздух, заслоняя солнце и превращая день в ночь; как будто в Риме еще продолжаются зрелища и хлеба хватает на всех, но сквозь тяжелую поступь гладиаторов уже доносится топот сарматских племен, бегущих от гуннов, и близится крушение Римской империи; как будто войну еще не объявили, но в окрестных магазинах уже кончились мыло и спички, и телеги, груженные скарбом, вереницей потянулись на восток за Урал. Впрочем, насчет отступающих я перебрал. Не было таковых. Все в единый миг посуровели и спокойно и торжественно приняли единственное возможное для истинного патриота решение. Вопрос «А ты записался добровольцем?!» задавать было некому. В тылу не осталось никого и ничего, разве что крест-накрест заколоченные доски и соответствующие историческому моменту надписи. Мои зверушки все до единой встали под знамя осла-оруженосца и прямо с парада двинулись вперед навстречу неизвестному врагу. Светкины маркитантки составили арьергард. И мы, любопытные, поспешали следом.

Мы проделали стремительный марш-бросок и оказались на берегу чужого болота, кишевшего фантастическими гадами. Наши сейчас же развернулись в боевую линию и перешли в наступление. И грянул бой! — не на жизнь, а на совесть, не на страх, а на смерть! Правда, по характеру битвы стало ясно, что и та и другая стороны не имели никакой — хотя бы мало-мальской — боевой подготовки. Все смешались в огромную кучу, рычали и рвали друг друга на куски. Однако некоторые продемонстрировали подлинные военные таланты и при определенных обстоятельствах — получи их обладатели необходимое образование — могли бы поразить наблюдателя настоящим воинским искусством. Так, например, осел своим дыханием превращал гадов в ледяные скульптуры, пес отхлебывал из болота и сплевывал в Светкину пустыню, лишая врага жизненного пространства, а Фрекен Бок руководила эвакуацией раненых.

— Бей их! — задорно кричала девушка.

Но я, как специалист, понимал, что, несмотря на численное превосходство наших, победа склонялась на сторону противника. И причина грядущего поражения была очевидна: если наши дрались неизвестно за что, то вражеское войско было одержимо идеей.

— К бабке не ходи, — уверенно сказал я Свете, — этих гадов вдохновляет какой-то параноик. А как говаривал прапорщик Попыхайло, не пойдешь к бабке — не познаешь внучку.

Но недаром же три года назад на всесоюзном конкурсе замполитов по гребле я занял первое место. Я решил во что бы то ни стало поднять боевой дух своей армии и с этой целью разделил ее на две части. Пока одна воевала, с другой я проводил занятия по политической подготовке. Через каждые полтора часа они сменяли друг друга. Я же ораторствовал без отдыха на пределе сил. Впрочем, усталости я не замечал. Еще бы! Я был в ударе. Ведь я выступал не перед сонными солдатами срочной службы, просыпавшимися каждое утро с единственным желанием, чтобы день, едва успевший начаться, побыстрее закончился; нет, передо мной сидели слушатели, только что вернувшиеся с фронта, они жадно ловили каждое мое слово, чтобы через несколько минут вернуться в окопы воодушевленными пламенной речью и с благородной яростью совершить свой ратный подвиг.