Леонид Пасенюк - Съешьте сердце кита

Струисто сочилась из него вода — и затем рыба сжато просыпалась в разверстый зев трюма.

Изредка потрескивали, разлетались цветными осколками лампы: на них падали брызги, и раскаленное стекло не выдерживало.

Тут же ходили галсами японцы — их шхуны выглядели в ночи волшебно, как-то бенгальски мохнато от лучистых солнц земного накала, этих солнц на каждой шхуне было не сосчитать, пронзительно-синих, а то вдруг прорезывались где-то над ловушкой зловеще-красные, кровавой марсианской густоты… Легкая зыбь мотала все эти светила, будто семафорила ими. Весь океан здесь был полон разговоров, полон нервического кода: массовый лов рыбы — дело азартное и зачастую шумное.

Я откровенно любовался рыбаками. Этак расточительно подсвеченные, они не походили на тех разухабистых парней, что постоянно ищут на берегу, чего бы попить (в смысле выпить), — нет, теперь они были совершенны, как боги. Что значили теперь все живописные тряпки, все кузнечики и погончики тех девушек с рыбозавода, вся их мишура и суетность! И, может осознав это, Соня будто съежилась в ливне безжалостного света, ощутила досадную свою потерянность среди этих парней, среди чудовищно раскаленных люстр, среди этого по-мужски молчаливого моря.

Здесь, на лову, только та хрупкая девушка со значком Гагарина пришлась бы, наверное, к месту, — та, у которой бледное личико и вселенской пыльцой веснушек запылена переносица. Ничего, что она выглядела хрупкой, во взоре у нее что-то отсвечивало металлом. Я невольно сжался под единственным, да и то случайным ее взглядом там, в глубине острова, на ягодниках.

— Мне плохо немножко, — сказала Соня, сутулясь. — Это зыбь. Она, говорят, хуже шторма. Это просто смешно, что мне плохо. Ведь я будущий океанолог, мне нужно привыкать. Мне даже придется помногу жить на экспедиционных судах.

— А вы прилягте в кубрике.

— Да нет. Ведь я будущий океанолог. — Соня доверительно шепнула мне — так, чтобы не услышали рыбаки, хотя рыбакам было теперь не до нас: — Я бы здорово укачалась, конечно, если бы не эти огненные виды. Они меня отвлекали. Потрясающе, правда?.. А вы?.. Не жалеете, что я так нахально умыкнула вас с берега?

Я легонько пожал ей руку в запястье, у часиков, показывающих рассвет.

— Нет, конечно. Я тоже поражен, я даже счастлив, что приобщился ко всему этому.

— Вот и я… А девчонки — дуры, что не пошли с нами. Исключая, конечно, Динку. Динка бы пошла.

Теперь Соня стала похожа на девушку со значком Гагарина. Только у Сони был мягче взгляд — всеми помыслами своими она оставалась пока на земле.

После заседания комитета комсомола, на котором, говоря официально, обсуждались вопросы быта и досуга девушек, мы гурьбой вышли в заводской двор.

— Кстати, не много ли вашего брата уезжает отсюда с каждым рейсовым пароходом? — спросил я, вспомнив битком набитые людьми плашкоуты в то туманное утро. — Ведь путина еще продолжается…

Комитетчица Надя Злобина, девушка серьезная и с математическим складом ума, успокоила меня:

— Если считать среднеарифметически, то пока все нормально. Уезжают не обязательно девушки. Ведь народу разного на острове много. Сейчас отсюда просто ни к чему, ну, просто грех уезжать…

Я попытался уточнить, как это — «если считать среднеарифметически», но Надя вдруг предложила:

— Давайте сходим к директору завода, у него как раз приемные часы. Вот и послушаете тех, кто стремится отсюда уехать. Р1ногда бывает занятно послушать, вроде бы в какой-то пьесе действие происходит, такие типчики — ну, почти кругом со знаком минус…

А что ж, это и впрямь был резон — посидеть там, послушать, какие претензии предъявляют девушки начальству, о чем хлопочут, чего добиваются.

Когда мы рука об руку с Надей протиснулись в кабинет директора, «хлопотали» пока что мужчины — бригада пожилых сезонников. Эти были откровенны в своих претензиях. Приехали они сюда за длинным рублем и не скрывали этого. Работали грузчиками. И жаловались, что зарабатывают мало, что им нет выгоды в такую даль ехать и остаться «при своих интересах», что на подноске ящиков от мойки будто бы не учитываются неудобства подходов, параметры груза и так далее.

Все же оказалось, что параметры и неудобства учитываются, это было подтверждено документами.

— Когда я грузил плашко , я куда больше зарабатывал, — не унимался худой морщинистый грузчик, и рот у него был открыт, даже когда он молчал. — Правда, упирался рогами, как положено быть, это точно, зато и гроши имел.