Леонид Пасенюк - Съешьте сердце кита

Ксения дробила молотком камешки, образцы пород, изучая их сердцевину, и записывала результаты опробований.

«Неужели то, о чем рассказал Мамонов, было в действительности? — думала она смятенно. — Как же тут люди жили, чем дышали они?..»

Конечно, по книгам она представляла тогдашние нравы и порядки, знала о волчьих законах тайги, о преступных способах наживы, вплоть до ограбления старателей, вплоть до убийств… Об этом писали и Мамин-Сибиряк и Шишков Так что могла ли удивить Дунька? Она ведь никого не грабила и не убивала…

Мамонов тронул ее за плечо.

— Мне в боковой маршрут надо бы. «Боковым маршрутом» у геологов называлось сходить в уборную.

— Ой, боже, ну иди, что ли, — покраснела Ксения. — Будто я тебя держу. — И когда Мамонов отошел, она сказала Жанне: —А вообще он циник, этот Мамонов. Мог бы ведь и что-нибудь другое рассказать, а не обязательно эту притчу. Ему всегда хочется вогнать меня в краску, досадить, испортить настроение…

Жанна не согласилась:

— Да ну, Ксенька! Зря напраслины не возводи. Парень простой, сибиряк. Со странностями, правда. Но он не вредный…

— А, тебе все нравятся, — раздраженно и не без намека вымолвила Ксения и сунула пикетажную книжку в полевую сумку. — Ну, где он там, этот остряк? Надо закругляться. Дело к вечеру. Пока дойдем…

Солнце сильно подалось к горизонту и уже задело краем частокол жиденького сухостоя, когда отряд возвратился в лагерь. Неистовствовали комары.

В палатке их было тоже полно.

— Дымокур надо развести, — пробормотал Мамонов, сбрасывая с сутулых плеч рюкзак, набитый камнями и мешочками с песком. — Котеночкин, тащи моху, который повлажней…

Ксения поморщилась. Она терпеть не могла дымокуров. В дыму задохнешься, а комаров до конца все равно не выгонишь. Потом кашляй всю ночь и глаз не открывай…

— Шел бы ты, Саша, со своим дымокуром подальше, — сказала она нехотя. — В боковой маршрут, что ли…

— Ого! — засмеялся Мамонов. — Однако, сильно сказано, товарищ начальник. А дымокур я все-таки разведу. Загрызут же.

Он разворошил принесенный Котеночкиным мох, сунул туда сухих прутиков, чиркнул спичкой… Дым повалил ядовитый — белесый и желто-зеленый… Спасаясь от удушья, Ксения выбралась наружу, жадно глотнула чистого, холодного воздуха. И тотчас начала выплевывать комаров.

Зайдя через полчаса в палатку, она сразу, кое-как раздевшись, юркнула в спальный мешок, разгребла мох поблизости и ткнулась в него носом. Дым все равно просачивался. Ксения приподняла край палатки и высунула нос наружу. Но комары почуяли лакомый кусочек — и пришлось носу убираться восвояси.

Ксения сердито закуталась с головой, но вдруг ее слуха коснулись топот и чья-то речь. Кто-то там, в тайге, напевал, чеканя слоги:

— К нам, — пробормотала спросонок Жанна и толкнула Котеночкина: —Вась, встань, посмотри…

Но встать он не успел. Полог палатки небрежно отдернули в сторону, луч жужжащего фонарика прободал темноту, и пришелец, выпрямившись, с веселой хрипотцой сказал:

— В сплошном дыму, в развороченном бурей быте!.. Принимайте гостей! Благородный идальго дои Игорь Дудкин и его верный оруженосец — каюр Анисим Объедкин. С ними два чесоточных оленя, а в тороках хлеб, селедка и пол-литра чистого спирта!— Сделав широкий жест, он крикнул: — Объедкин, тащи! Музыка, туш! Сии подаяния, как вы, верно, догадались, перепали вам от великих щедрот начальника партии. И можете принять их по накладной. Я человек честный и документы привык уважать. Поэтому спирт доставлен сполна! Остальное не так существенно.

В палатку втиснулся Объедкин — грузный, одышливый толстячок. Ксения зажгла «летучую мышь» и рассмотрела его как следует. Он был кривой на один глаз. А парень стоял в тени, и лица его не было видно.

Но вот он швырнул в угол рюкзак, положил на него красивую, как игрушка, малокалиберную винтовку с оптическим прицелом и вошел в полосу света.

— Уф! — сказал он, дернув книзу блестящую «молнию» меховой тужурки. — Жарко у вас.

«А он ничего себе, — подумала Ксения, и сердцу на минуту стало зябко и тревожно. — Видный».

Ребята тем временем затеяли полночный пир. Правда, Ксения всего спирта не отдала — мало что может случиться в тайге! — и выделенную для пиршества часть Мамонов развел речной водой пожиже.

Выпили. Закусили селедкой — она была рудая, «ожелезненная» какая-то, а от искрошившегося черствого хлеба разило оленьим потом. Но даже обычно разборчивая в еде Жанна, завороженно глядя на Дудкина, жевала все подряд.