Анатолий Королев - Эрон

Начало нового года диско отмечено в ножке циркуля, в Москве, влюбленностью в экзотику, по рукам ходит рукопись-машинопись книги Карлоса Кастанеды о «путешествии в Икс ленд», о Доне Хуане — индейце из племени яки. Москвичи принимают написанное за чистую монету, наивным читателям невдомек, что все сие чистейший художественный вымысел, беллетристический роман американского этнографа, написанный в продажной форме псевдоавтобиографии. В паре с фантастом Кастанедой на экранах появляется первый в кинопрокате страны фильм ужасов — японский вариант Кинг-Конга — «Годзилла», об ужасном динозавре. Публика так свежа, что вскрикивает от страха при виде целлулоидного чудовища… А голосом всей этой экзотической каши стал острый высокий голос легендарного толстяка Демиса Руссоса. Потный, курчавый, в греческой белой хламиде, с руками мясника и грудями турчанки, с золотыми кольцами на волосатых пальцах, с вялым жирным липом римского патриция, божественный Демис, упиваясь звуком, пленительно вибрировал связками и крохотным алым язычком в глубине мясистого горла, извлекая в экстазе из душной плоти высокий холодный струнный фальцетный звук страсти: гудбай, май лав, гудбай! И вдруг — 17 февраля социалистический Китай нападает на дружественный Вьетнам. Война? На заводах России прокатывает гневная волна организованных сверху митингов. Руки прочь от Вьетнама, желтомазые говнюки! 22 февраля дружный газетный вопль: китайские войска захватили Лангшон. Что такое лангшон? Восточное кушанье типа лангусты? Этого не знал никто. Но страна обреченно готовится снова стать пушечным мясом партии. И так три дня народной истерики, пока не стали известны в узких кругах слова Дэн Сяо Пина: это не война, а порция плетей. Мы только проучим Вьетнам и вернемся на свою территорию. И разом все возвращается на круги своя — а именно на пластинку в стиле диско. Читатель, ты давно забыл о Лангшоне, но, конечно, бессилен забыть диско. О диско! Черный дискобол «Бони М» в белой шляпе с черной муаровой лентой и белом пиджачище: четыре черные звезды, имена которых никто не помнил уже и тогда, в 79-м, в сопровождении оркестра и вокального трио всего пятнадцать африканцев, бешеных волчков кинетической энергии, одетых попугайно ярко пестро попсово и черт знает как: рабыня фараонов, принцесса из Калькутты, партизан из бойцов фронта Сандино имени Фарабундо Марти; африканская колдунья, плюс люрекс, бретельки, чалмы, шальвары, ядовито-багровый бархат, плоские пуговицы, перстни, ожерелья, вспышки цвета, перья, браслеты, подмышки без волоска, зубы, уши, лица, которые невозможно разглядеть, потому что все четыре часа бони вулканизируют музыкальной ритмической лавой диско: бег, прыжки, кувыркания, жестикуляция, крики, тряска; бони ходят ходуном, вертятся волчком, сверкают потом, не уставая ни на один миг. Стиль диско — это бесконечный повтор двух-трех мелодий из пяти-шести звуков: Хи-воз-э-степпен-вольф; Санни-ай-ай-лав-ю. И не важно, что концерт боней — это сплошная фанера, обман и надувательство чистой воды, захватывающий «лип-синк», вся музыка сделана на магнитофонной ленте, а боньки только лишь синхронно двигают губами под запись, а оркестр имитирует игру на инструментах. Подумаешь! Разве делать вид, что поешь, и делать вид, что живешь, — не одно и то же? Мы будем танцевать до утра. И честное слово, счастье — это значит минимум бытия и как можно меньше жизни. Счастье — это ни капли подлинного.

Вышла из мрака младая с перстами пурпурными Эос… 4 марта все того же 1979 года американский Вояджер позволил нам всем впервые во всех страшных, захватывающих подробностях разглядеть наконец — и не па бегу пролета, как у Пионера — облик самой большой из планет и четыре юпитерианских галилеевых спутника: Ио, Европу, Ганимед и Каллисто. Вид Ио поражал воображение, она пылала, как библейское «озеро, горящее огнем и серой». Десятки вулканов, кальдер и гейзеров выбрасывали в космос раскаленные добела потоки лавы, желтые фейерверки сернистого газа, пары кипящей серы. И все это на фоне черного космоса, увенчанного исполинской луной Юпитера в густых облаках, который занимает треть небосвода и заливает поверхность спутника столь интенсивным светом, что на Ио никогда не наступает ночь. За те семь дней творения, что Вояджер провел в тени Юпитера, на Ио произошло семь колоссальных вулканических извержений. Вот она, юность мертвого Марса! Эрос не тронутый похотью Хроноса… фонтаны расплавленной серной жижи выбрасывались на высоту до трехсот километров. Ввинчиваясь в космический холод, огненные смерчи на глазах вояжера превращались в мелкий желто-зеленый снег. Сам цвет Ио неописуем — горящая яичница из смеси красных, оранжевых, белых и желтых пятен, где преобладает взвинченный до пунцовых каленых топов густо-красный колер преисподней. Но стоило только чуть отвернуть камеры, и рядом с вечно молодой неопалимой купиной сожжения Ио в сверкающем хороводе вращались вокруг Юпитера три ледяных шара — Европа, Ганимед и Каллисто, безмолвные и безлюдные катки морей, муаровые космические жемчужины, покрытые тончайшими кракелюрами от метеоритных ударов. Порой льды сталкиваются, и на протяжении десятков километров вздымаются стены ледяных грабенов, достигая стометровой высоты. Это каток для Сатаны; вот он раскатывает в трико арлекина на стальных норвегах, заложив руки за спину и смеясь про себя смехом возмездия, но зато… зато смертна олива Платона.