Анатолий Агарков - Три напрасных года

Братва с катеров вновь пошла с бредешком на щук. Набрели на «казанку» с рыбаками и быстро столковались — поменяли два ящика тушенки на ящик водки. Валя Тищенко был инициатором, а тушенка с первого звена. Эта информация для присяжных, потому что дальше события развивались по худшему криминальному сценарию. Подсудное, скажем, дело сотворилось. Годки собрались в кубрике 66-го — но где им выжрать ящик водки. Позвали молодёжь. Всё пока тайком, крадучись. Сундуки затаились в каюте Герасименко, выжидали — будто по их злому умыслу вершились эти дела.

Вернулись мы с Захариком их тайги, разошлись по катерам. Через час летит — губа располосована.

— Кто тебя?

— Боцман Тищенко.

— За что?

— Да пьяный он совсем.

— Да хоть больной…. На дембеля руку поднять?! Сиди здесь, пойду разбираться.

Прошу «добро» и спускаюсь в кубрик ПСКа-66. Здесь накурено — топор вешай, вонь перегара…. Все говорят — никто не слушает. Зё спит не на своём рундуке.

— Тищенко где?

— Да здесь, я здесь.

— Пойдем, выйдем.

— Говори, у меня от народа секретов нет.

— Саньку Захарова за что?

— Я — ни за что. Они со Шлыком сцепились. Я их что, разнимать обязан? Сунул одному, чтобы оба успокоились.

— И что — на душе стало спокойней, а в кубрике тише?

— Слушай, Антоха, чего ты хочешь?

— Ты поднял руку на дембеля — и я сейчас хочу твоей крови. Идём на берег.

— Хорошо. Только сначала сравняемся. Выпей.

Передо мною поставили кружку с водкой и бутерброд с тушенкой. Я подумал — справедливо и выпил. Из дымного полумрака выполз Мишка Самосвал, обнял меня за плечи:

— Зря ты, Валёк, на Антоху бочку катишь — один останешься.

— Нет, своего дембеля мы в обиду не дадим, — обнял меня за талию Витя Иванов.

— Да я теперь и сам чувствую, что погорячился. Прав Антоха: дембель это святое. — Тищенко протянул мне ладонь. — Мир?

Лобызаться с ним не хотелось, и водку пить, и оставаться в этом бардаке…. У меня уже голова кружилась.

— Значит, завтра: ты Захару извинения, а я тебе — руку….

И ушёл.

Луч фонарика полоснул по глазам и вырвал меня из ночных грёз к реальности. Реакции своей позавидовал сам — впрочем, сказалось напряжение двух последних дней. Выбил из рук слепящий фонарь — он упал и погас. В кромешной темноте спрыгнул с гамака, махнул через стол и включил плафон. Ночным гостем был удивлённый Герасименко:

— Да ты трезвый!

Когда водка кончилась, и угомонились моряки, командиры кинулись по кубрикам и пассажиркам, отмечать проштрафившихся — таковыми оказались все. Стали искать зачинщика.

На следующее утро Валя Тищенко больной с похмелья, а больше перепуганный, приполз ко мне. Захарка — не проблема, ему дисбат на Русском острове корячился за махинации с тушенкой.

— Антоха, скажи, что на водку дембеля скинулись — иначе мне кердык.

Эх, как не хотелось давать Переверзеву козыри против себя, но и боцмана жалко. Валёк ты Валёк, хороший же парень, только без царя в голове…. Такие легенды за ним ходили.

В самоволке пьяный попался патрулю из танковой дивизии — ласты завернули, поволокли в караулку. По дороге офицерик отстал, Валя к солдату:

— Слышь, браток, пусти руку.

— Я-то отпущу, да тот-то не отпустит.

«Тот-то» был чуркой. Валя, как рука волю почуяла, так навернул второму конвоиру, что у него сапоги выше бестолковки вспарили. Убежал боцман — не догнали.

Другой случай про Тищенко мне Вадим Белов поведал — сам смеётся, а под глазом «фонарь». Обеспечивал он в тот день командирское присутствие на катерах — понятно, что в базе. Чует — ребята поддают, а потом засобирались куда-то. Вадим прилёг в каюте — люк открытый. Слышит, Тищенко:

— Вахта, командир на борту?

Вахтенный что-то мямлит. Боцман осторожно по трапу спускается, шторки раздвигает заглянуть — есть кто? Белов к нему, Валя драть. За комингс руками зацепился, а Вадим на ногах повис. Боцман подтянулся, и чуть было не выволок обоих на свет лунный, да спохватился — увидит командир, узнает. А Белов уже знал и отпустил ноги боцмана — на свои встал. Только рот открыл сказать — куда, мол, боцман собираешься? — а в лицо башмак прилетел. Лягнул Валёк обеспечивающего и драть. С палубы в пассажирку рыбкой сиганул, на баночку, и одеяло натянул. Белов спускается:

— Спишь, боцман?

— Сплю.

— А ноги помыл?

— Помыл.

— А потом ботинки надел?

— Ноги мёрзнут.

— Ну-ну….

Надо знать Вадима: рапорты он писать не будет, если надо, сам — тьфу в ладонь и в пятак. Наш парень! А боцмана надо выручать.