Анатолий Агарков - Три напрасных года

— Что случилось, солнце моё?

Она плачет и сквозь слёзы:

— Не тот, не тот Миша!

Вот так, друзья мои, жизнь разрулила — я девушку охмурял в письмах, Курносый самонадеянно влюбился, а она о Самосвальчике мечтала.

Уехал Терехов холостым. Самохвалова перевели в первое звено, старшим мотористом на ПСКа-67. А Галю Дейнеко я потерял из виду — как оказалось, навсегда.

Много позднее, на закате лета, попытался прорваться на катер некий мужичонка:

— Есть дембеля из одиннадцатой роты?

— Вот он, весь перед тобой.

— Родной ты мой — дело есть на миллион. Слышь, парень, оставайся на Ханке — катер дам «Дельфин», квартиру. Любая красавица будет радая…. А хочешь свою вези. Откуда родом-то? Всего делов — раз в день пройтись по-над берегом до Новокачалинска, насыпь железной дороги осмотреть на предмет осыпи и подмыва. Зимой, правда, на лыжах — но для здоровья шибко полезно…. Оставайся, а…?

«Дельфин» — катер проекта 1390, мы его в Анапе изучали. Так что….

Слушал железнодорожника из Владика, купаясь в лучах внимания, а потом решился.

— В Спасск-Дальнем учится в техникуме-интернате девушка Галя Дейнеко. Уломаешь её замуж за меня — считай, договорились….

— Да я…. Да я её…. — мужик разволновался. — Да за такого парня…. Я мигом. Жди вестей.

И я ждал, но напрасно — то ли альтернативу мужик на катер приобрёл, то ли Гали не нашёл, то ли не уговорил….

Ещё по теме…. Дома срезал с дембельской формы галуны, завернул в платочек боевые награды, сервировал бутылкой водки и отправил посылку на Ханку, подписав: «Самохвалову». Мишка в ответ благодарственное письмо. Завязалась переписка на полгода. В последнем прозвучало:

— Ждёт Нинок (это подруга его гражданская), мамашки готовятся к свадьбе, а я к Галке прикипел — сил нет оторваться. Что посоветуешь, командир?

Что посоветовать, Мишаня? Отдай мне Галку и дуй к своей Нинке — я ради этой девушки готов бросить институт и тужиться сундуком на Ханке.

Кабанчик допрыгался со своим Воззванием. Моё выступление на краевой комсомольской конференции осталось выступлением — посудачили и забыли. Все забыли — замполит помнил. Речугу, которую для меня написал, переработал в Воззвание и рассылал повсюду — в газеты, журналы — где его могли опубликовать и прославить имя автора. Вряд ли соображал, какую фигню затевает — как она, вернувшись бумерангом, вдарит по его карьере. А она вернулась и вдарила….

Нагрянула к нам комиссия с проверкой — четыре майора-погранца и один каплей из морских частей. Москвичи, должно быть, из Генерального штаба, или кто там курирует погранвойска — КГБ что ли? Шерстили весь округ, а как на Ханку не заглянуть, если она вопила на всю страну — вот я какая! Заглянули. Собрали все катера в базе, и давай гонять экипажи по нормативам БП и ПП. Помните первый пограничный документ, на который ссылался в подготовленной для меня речи Кабанчик?

«…. допустить, чтобы на одну минуту она (граница) не охранялась вооружённой рукой, это значит, совершить преступление».

Так вот, ни на одну минуту осталась граница без присмотра, а на трое суток, двое из которых приезжие выжимали из нас все соки, пытаясь понять, что ещё кроме бахвальства и наглости за упомянутым Воззванием.

В первый день привезли нас в погранотряд и дали старт на гаревой дорожке стадиона. Мы как строем рванули, так и прибежали, уложившись в норматив — сказалась спортивная зима. Потом Валя Тищенко, боцманюга с 66-го, с третьего маха на турнике вышел в стойку на руках, повертел «солнце» без страховки и эффектно приземлился с кувырком или — как его? — сальто в воздухе. Вот и все наши показатели по физо. Немногие уложились в нормативы с выходом силой и подтягиванием. Сундуки народ порадовали — болтались, как сосиски. Возмущению их не было конца, что принародно погнали на снаряды.

Строевую сдали — ни шатко, ни валко: без блеска и неудач.

Во второй день засели в пассажирках для сдачи зачётов по теоретическим дисциплинам — морская, пограничная, уставы и прочая, прочая, прочая…. вплоть до политической. И вот тут мы поплыли. Как из Анапы прибыли, никто книжку в руки не брал, никаких инструкций, кроме вахтенного, дневального да дежурного, не читал. С нами даже политзанятий не проводили. И сказалось…. От глубины наших знаний изумлением полнились глаза приезжих. Отчаявшись получить от Мыняйлы хоть какой-то вразумительный ответ, майор-москвич спрашивает: