Анатолий Агарков - Три напрасных года

Раньше Гацко никого не допускал на камбуз, хотя после границы ему положен был пятидневный отдых. Заменять его должен Терехов. Мишка встал к плите, когда шеф зауросил, но поварёшка из комендора был ещё тот. А Гацко в базе к плите не загонишь. Говорит, хватит, настряпался за два года. Конфликт, как фурункул, назревал и однажды должен был лопнуть.

Но пришло понимание истоков проблемы. Шеф по натуре очень подвержен давлению авторитетов. Он никогда не прекословил годкам, боготворил дембелей. Пахал на камбузе как папа Карло с единою надеждой вернуть всё сторицей на третьем году. Одно лишь не учёл Вован — не было у нас годовщины на катере, и по его желанию не могла возникнуть. Молодое пополнение — Меняйло и Самосвальчик — относились к нему с уважением, но без подобострастия. Это Гацко задевало. Он побывал в роте обеспечения, видел, как шакалы изгаляются над молодыми, и сказал сам себе — хватит, пришло его время кататься на других, как, ему казалось, ездили когда-то на нём. Кок наш поставил себе задачу — любыми путями списаться на берег и попасть в бербазу бригады. Оттого и зачастил в самоволки, стал груб, забросил камбуз.

Надо было что-то делать. И я решился поговорить с Антошкой. Мы с ним сошлись в последнее время. Это он поведал, что Цилиндрик стучал на всех и вся.

— Ничего не вижу в том предосудительного, — комментировал особист и уговаривал. — Ты пойми, чудак человек, моя задача не сбор компроматов. Группа успешно выполняет поставленные задачи — и меня начальство голубит. Если кто-нибудь из вас пырнёт товарища штык-ножом и рванёт за кардон — твиндец, как вы говорите, и моей карьере. Так что….

И знаете, я ему поверил. Он приезжал на пирс, поднимался на борт, спускался в кубрик, угощал семечками, сигаретами — сам не курил. Мне нравилось с ним пикироваться — он был остёр на слова. Я ему:

— За нравственный климат нашего экипажа ответственность возложи на меня и будь спокоен — я знаю ребят.

Сколько ни ломал меня в сексоты, каких благ не обещал — не сговорились. Но подружились. И я рассказал о проблемах с шефом. Подчеркнул, что опасно с таким кадром на границу выходить.

Антошка:

— Ты-то чего хочешь?

— Чтоб в бербазу списали, в бригаду отправили — заслужил, и сам того хочет. Хотя придурок, конечно — сам бы мог попроситься, сославшись на здоровье.

— Попробую что-нибудь сделать.

Через неделю Гацко списали на берег. Вместо него из бригады приехал кок Алексей Зюба по прозвищу «Плюшевый» — шерсти у него на груди было больше, чем у медведя.

А потом мы с Самосвальчиком сцепились. Как не спущусь в машинное — кровью сердце обливается. Всё не так как надо — инструмент повсюду разбросан: где попользовался, там и бросил. Ключи в руки брать противно — все промаслены. Под пайолами масляные лужи поблёскивают. Мой ухоженный остров Робинзона стал приходить в запустение. Пробовал я Мишку усовещать, грозился наказать — всё впустую: такая у человека культура, или мамка так воспитала, прибирая за ним разбросанные вещи. Однажды лопнуло терпение, говорю:

— Может, в рог дать — понятливее будешь….

— Попробуй, — говорит.

Я поднимаюсь с аккумуляторного ящика — он спиной стоял у верстака. Поворачивается — в руке молоток.

— Попробуй, дай.

Я остановился. Если смутился, то не от страха. Мишка, он крупнее меня, но вряд ли имел такой опыт рукоприкладства. Ну и моральное давление моего авторитета…. Нет, его дело швах. Но я понял, если сейчас ударю — потеряю навсегда хорошего друга. И я пасовал. Говорю:

— Пятница выжил Робинзона с острова.

Он не понял. Поясняю:

— Год назад подобный конфликт был у меня с моим начальником Сосненко, только без молотка и причина другая. Тогда он уступил, теперь, видимо, мне время пришло.

— Хорошо, — говорю, — машинное твоё — твори в нём всё, что пожелаешь, лишь бы техника была исправна.

Снял с себя промасленную робу и забросил в ящик для обтирочной ветоши. С того дня ходил по катеру в парадной форме второго срока, не удосуживая себя ремонтными работами.

Но беды ещё не кончились. Приходили даже с тех сторон, откуда и не ждали.

Обнаружили сундуки нашего звена, что у начальника ПТН жена красавица, и зачастили на мыс Белоглиненный. По идее, нам сюда только заправляться ходить, дневать на швартовых удовольствия мало — мыс всем ветрам открыт. Гераська с того фланга бегал под любым предлогом, лишь бы взглянуть на прекрасную даму. Мы Таракана зовём в баню — раньше в Платоновку ходили: там и парилка приличная и народ гражданский отирается. Теперь Беспалов: