Анатолий Агарков - Три напрасных года

Теслик вернулся из краткосрочного по семейным — мне стало легче. Потом Сантё с Вантёй из госпиталя притопали — совсем курорт! Спустили катер со стапелей, за неделю перебрали двигатель, подняли Атаманов стяг и — вперёд, на Ханку. А 68-ой наваривал днище.

В базе кроме прочих ждало письмо от Елены. Штемпель украинский — уехали с мужем в отпуск на родину. По дороге, писала, заезжали в Камень-Рыболов меня повидать. Наплела мужу, что в поезде её пытались изнасиловать солдаты, а доблестный моряк-пограничник Антоха спас её честь и его лоб от рогов. Благодарный супруг купил пакет яблок и оставил его на 67-м — меня, понятно, в базе не было.

Однако, Елена какова? Как она представляла встречу двух неравнодушных к ней мужчин? И яблоки — так символично. Впрочем, яблоки это, кажется, у Париса. Надо что-то делать. Но что? Ведь мы ответственны за прирученных людей. И я написал — очень жаль, что не встретились.

Из бригады пришли — катер как игрушка, сияет свежей краской от ватерлинии до клотика. С наваркой стальных листов на днище стал остойчивее — все шторма нипочём. Двигатель после ремонта урчит как новенький, работы требует. Нам бы служить да радоваться — чего ещё? Ан нет, не таков русский характер — да и хохлы не далеко убежали — чтобы жить без неприятностей. Нет — так найдём.

На второй день по возвращению в Камень-Рыболов сломал Стёпке-бербазе нос. Как говорится, пусть не лезет. Заступил дежурным, проинструктировал вахтенного у трапа и потопал к флотским фильм смотреть. Возвращаюсь — катера на месте, вахтенный у трапа, одеяло с моего гамака пропало. Трясу матросика с повязкой, он уши плечами зажимает — не знаю, мол, не ведаю. Подумал, всё равно найдётся, и лёг, укрывшись простынёй.

В иллюминаторах рассвет забрезжил, по трапу — топ-топ-топ — и без «добра». Кто не спал, напряглись. Я вскочил — дежурный на час раньше поднимается. Стёпка вваливается — сам возбуждённо-радостный, в руках комок моего одеяла. Боцман:

— Ты Бербаза, когда моряком станешь? Без «добра» только сундуки шныряют.

Ваня Оленчук голос подал:

— Зачем ему «добро», и так видно — нос-нос-нос, а потом Степанов.

У Стёпки был длинный нос, которым он не очень гордился. Тут же схитрил, засипел простужено:

— Так это, я кричал — голос вот пропал.

Оленчук:

— У нас в колхозе аналогичный случай был: сосед козе вдул, у неё и голос пропал.

Дружный хохот в кубрике обозначил отсутствие спящих. Стёпка совсем расстроился, а ведь чем-то похвастаться хотел. Кинул одеяло на мой гамак и взялся за дверь. Я развернул:

— Кто и где на нём валялся?

Стёпка:

— Не смотри, пятен нет — не целка была.

И для всех пояснил:

— Со Светкой Рожковой кувыркался.

Скажите, если б о Вашей сестре какой-то прыщ вот так…. Стерпели б? Вот и я…. Двинул Бербазе в нюхало, он к Оленчуку на рундук улетел. Из сломанного носа кровь брызнула. Стёпка закрыл лицо ладонью и на палубу.

Боцман:

— Твиндец тебе, Антоха — сгноит Атаман на Русском острове.

Но обошлось. Толи Стёпка стерпел, не настучал, то ли авторитет мой у Кручинина был в те дни высок, и он простил.

В дисбат на Русский остров мог и боцман загреметь — сцепился с Тараканом, да чуть не до драки.

В тот день в машинном ковырялся. В робе, конечно — я ведь не Сосненко. Самосвальчик на вахте стоял. Вдруг заглядывает в люк спардека:

— Командир, баба на корабле, симпотная….

Бабы, да к тому ж симпотные на катере не частые гости — стоило взглянуть. Только робу скинул, стою в трусах, руки ветошью обтираю, по трапу из тамбура каблучки — цок, цок, цок…. Ножки.… платьице клёш…. Потом их обладательница — милое скуластое личико, смоль подвижных глаз. Увидела меня в неглиже — поворот на 180 градусов. Юбка-клёш зонтом и мне на голову. Я ведь у самого трапа стоял и увидел прямо перед лицом то, что девушки так тщательно прячут от нас. Блин! И стыдно, и…. Ей, наверное, тоже.

Переоделся, поднялся на палубу, сел на спардек, закурил. Гостья наша юрк туда, юрк сюда — всё ей любопытно. За ней не поспевал начальник особого отдела пограничного отряда капитан Тимошенко. Ко мне подсел особист Антошка, прокомментировал:

— Это мой шеф. Катюша — его сестра. И я — холостой.

— Понятно.

Девушка обрыскала весь катер, в ахтерпик только не заглянула. А из кубрика выскочила, как ошпаренная, и на берег, никого не дожидаясь. С трапа чуть не упала. Особисты за ней. На берегу сгрудились, жестикулируют — видно, что девушку успокаивают. Таракан к ним, потом обратно. Боцман из кубрика поднимается.