Майкл Уэст - Американский пирог

— Забавное имя для женщины. Вы недавно перебрались в наш город? Не припомню, чтоб видела вас. Хотя минуточку, — с подозрением поглядела она на меня, — не вы ли та специалистка по китам?

— Да, именно их я и изучаю. — Я обернулась и поставила свой фужер на стол.

— А с ним вы когда-то встречались?

— Мы были помолвлены, — ответил Джексон.

— Очаровательно. Что ж, пора мне проведать остальных гостей. — И она подала Джексону свой пустой бокал.

Пока она пробиралась сквозь толпу, расточая улыбки и кивки, я вдруг вспомнила, что так и не спросила, как ее зовут. Наконец она скрылась в зеленовато-абрикосовую комнату, где прогуливались дамы в вечерних платьях и бриллиантах.

— Кто это такая? — спросила я. Иногда я бываю довольно резкой.

— Джулианна Хауэлл, — ответил он. — Она риелтор, наверное, ты уже знаешь.

Я кивнула.

— Она продала мне ферму, на которой я теперь и живу. Старинный фермерский дом на Тэтер-Пил-роуд, с собаками, сараями и садом. Сорок два акра. Мы с ней встречались месяца три, и она предлагала пожениться.

— И ты ей отказал?

— Да, я вообще не собираюсь жениться. — Он отставил бокал. — Что ж, думаю, я сыт по горло здешним гостеприимством. Может, пойдем?

— С радостью. — В голове у меня уже пузырилось шампанское. — Если только это не заигрывание.

— Ну что ты! — ответил он. — Попрощаешься с Сисси?

— Нет, просто исчезну, как неотесанная деревенщина.

— Я тоже. Я подгоню свою машину к главному крыльцу. Такой темно-золотистый пикап.

— А что за модель?

— Допотопная: «шевроле» пятьдесят второго года. Подождешь здесь?

— Зачем? Я пойду с тобой.

— Но я припарковался довольно далеко. А сейчас и прохладно, и дождь как из ведра.

— Ничего. После Нижней Калифорнии дождь кажется просто экзотикой.

— Что ж, тогда пошли. — Он взял меня за руку. — Пора отсюда сваливать.

Лежа в постели, я слушала шум дождя и думала, что Фредди, скорее всего, страшно скучает на этой вечеринке. Больших сборищ она и в детстве не любила. Однажды Руфи повезла ее в машине на утренник, и малышка спряталась на заднем сиденье. Кажется, она тогда ходила в первый класс; дело было в тот самый год, когда умер ее отец. Руфи потащила ее за правую ногу, а я — за левую, и в итоге Фредди все же попала на утренник. Но думаю, зря мы так ее мучили.

Судя по шуму за стеной, Элинор собиралась в ванну; там бежала вода, звякали какие-то склянки, хлопала крышка бельевой корзины, а затем раздался громкий всплеск. Элинор обожает мокнуть в ванне. Как знать, может, это еще одно последствие всех наших невзгод?! А вечеринки она не любит еще почище, чем Фредди.

— Смотри не поскользнись! — крикнула я.

— Обязательно поскользнусь, — отозвалась Элинор, — спасибо брату Стоуи: он подглядывает за каждым моим движением!

— Ну так сними его, солнышко.

— Вот сама и сними.

— Что, прямо сейчас?

— Нет! Я не одета!

Странная она, эта Элинор. До пяти лет и подтираться-то сама не умела, но однажды в магазине «Кейн-Слоун» в центре Нашвилла вдруг захотела пойти в уборную сама. Не подпускала нас к дверям, требовала, чтоб мы ждали ее в обувном отделе. Руфи тогда изрядно намучалась с коляской Фредди и была порядком взвинчена.

— Что ж, иди, — сказала она Элинор, — потом сама пожалеешь.

В те дни Руфи была еще прехорошенькой. Прямые каштановые волосы, остриженные до подбородка, она закалывала черепаховыми гребешками. У нее были огромные карие глаза, лицо в форме сердечка и привычка втягивать щеки, чтоб они казались чуть менее пухлыми. Элинор надолго застряла в уборной, и мы не на шутку встревожились. Руфи уже собиралась посмотреть, не стряслось ли чего, но тут показалась наша крошка и, лучась от гордости, сообщила, что только что сходила за большое. Обычно она решалась на это только дома.

— Но как же ты вытерлась? — удивилась Руфи.

— Мне помогла одна тетя, — сияла Элинор.

— Не может быть!.. — простонала Руфи, и я поняла, что Элинор теперь не выйдет за порог, пока не научится самостоятельно подтираться.

— Может. Вот эта тетя, — и Элинор указала на рыжеволосую продавщицу из отдела готовой одежды.

— Бежим, пока она нас не заметила, — крикнула Руфи и понеслась с коляской к лифту.

— Стой! — завопила я. — Куда ты?!

— На ту сторону улицы, в универмаг «Харвиз», — бросила она через плечо, — там нас никто не знает.

Говорят, когда начинается черная полоса, на тебя обрушивается по три несчастья кряду: три смерти или три авиакатастрофы. Но на нас беды сыпались сразу по шесть; так, надо думать, действуют родовые проклятия. Не знаю, как это им удается, как невзгоды настигают всех членов нужной им семьи. Неудачи да горести словно выбирают себе чей-то дом, а затем, как голуби, слетаются в него вновь и вновь. Они узнают его, как кошка узнает свое отхожее место — по запаху.