Параллельно были приняты меры косметического плана. Понятно, что если Ленку вытаскиваем — то ближайший год-другой будут сплошным путешествием, так что надо было срочно расширить парк снаряжения всем, чего нам не хватало, а также заменить всё, что было на грани износа. Были куплены новые спальные мешки, жэпээс-навигатор с самой мощной картографией, уникальный сверхлёгкий водомётный лодочный мотор, новая лодка и много, много, много всего прочего.
* * *
Собственно, только в день, на который была назначена операция, я осознал наличие ещё одного знакового совпадения — что это тринадцатое марта, годовщина нашего с Ленкой первого поцелуя. Впрочем, будем последовательны. Операция провалилась с треском. Увидев карточки, Ленка пошатнулась, ухватилась за колонну и быстро шепнула Ане, что надо немедленно смываться. Но, отойдя на три шага, вернулась. Смотрела долго, много улыбалась. Потом увела Аню в кафе. Молча пила кофе и курила. Вернулась опять к карточкам. Опять в кафе. Заговорила. Говорила часа полтора. Потом Аня дала сигнал, что встреча со мной необходима, и вывела Ленку в удобный для встречи холл. Мой бог, во что Ленка превратилась! Всегда худощавая, теперь ещё вдвое тоньше. Вместо роскошных длинных волос — дурацкая короткая взбитая причёска. Кожа на лице, всегда гладкая, — вся в каких-то черноватых прыщах. Собственно, на следующий день я, наконец, и догадался, что это именно винт, просмотрев труды по наркологии как раз на предмет симптомов, связанных с изменениями кожного покрова. Впрочем, версии психогенной экземы и гормональных проблем я тоже изучил. Но отбросил.
Если бы я не был предупреждён, я бы вообще Ленку не узнал. Изменилась не только внешность. Изменилась походка, став слегка деревянной, изменилась пластика движений, стиль одежды… Пересекались на встречных курсах. Ещё издали, увидев столь отсутствующий вид и столь механические движения, я понял, что Сашку надо стряхивать сразу — всё равно не заметит. Прав был. Она и меня-то заметила только когда я с ней поздоровался с дистанции полуметра. Разговор не вышел. Ленка спросила одно — продолжаю ли я заниматься фотографией и походами. Когда ответил, что нет, — заметила, что жаль. От всех моих вопросов — уходила. Только нейтральные темы. Дурацкие темы. На прямой вопрос о двух звонках, при которых звонивший молча слушал, а потом вешал трубку, причём один из них был в новогоднюю ночь, тех, про которые я физически чувствовал, это она, — не просто отрицание, а отрицание с театрально поставленной артикуляцией голоса и улыбкой до ушей. Двойственность, которую заметила Аня, — не просто имела место быть, она определяла всё ощущение от разговора. Улыбка при каждой фразе, выразительная, но механическая. Мимика… Как будто передо мной некий экспериментальный робот с первой черновой программой лицевой мимики, в которой тупо прописаны «позы» лица, долженствующие быть при произнесении того или иного слова. Но губы — дрожат, и в глазах — боль. Непробиваемо. Любой вопрос, любое предложение — одна и та же последовательность улыбок при ответе. Руки висят плетьми. Беру за руку — никакой мышечной реакции вообще, только лёгкая общая напряжённость мышц. Не до деревянности, чуть-чуть. Приподнимаю ей руку. Никаких изменений в мимике. Начавшаяся улыбка продолжает развиваться. Зрачки — не шелохнутся. Лицо отдельно, глаза отдельно, тело отдельно. Отпускаю. Рука падает. Никаких изменений в динамике улыбки. Немного сдвигаюсь сам – продолжает смотреть туда, где я был только что. Нас обступают плотным кольцом человек шесть из «ассистентов», в том числе двое знакомых Ленке — она их не видит. И это мне не показалось, потом я её спросил прямо. Она действительно никого не видела. Наверное, самое правильное слово — зомби.
Через пять минут Аня увела Ленку, сказав потом, что просто почувствовала, что той становится очень плохо. Возможно, это было ошибкой, даже почти уверен, что здесь была ошибка, но — Аня была в плотном контакте, она могла видеть многое, чего не видел я. И она — слышала Ленкин рассказ, чего опять же не слышал я, так что могла оперировать информацией из двух источников. В этот момент — на острие атаки была Аня, и только она могла решить, кому отдавать пас.
По пути к метро девушки продолжали разговор. Вкратце — Ленка рассказала Ане свою версию всей истории. Разумеется, отличающуюся от моей. Ненамного. Главное различие — в роли матушки. В Ленкиной версии матушка была бедной заблудшей овечкой, которая не ведает, что творит. Про наркотики разговора не было. Но Ленка много говорила о том, что продолжает любить меня и будет любить до конца жизни. О том, что со мной у неё масса всего общего, а с Мишей — общего нет ничего. О том, что те полгода со мной были непрерывной сказкой, которая не повторится. О том, что уже сто раз вернулась бы ко мне, но, пока существует Миша, она этого не сможет сделать. О том, что купила лодку и сейчас пытается купить болотные сапоги, чтобы весной провезти Мишу по тем речкам, по которым возил её я. Что замуж она за него не вышла и никогда не выйдет, так как в любом раскладе хочет иметь резерв свободы, да и люди они слишком разные. О том, что ещё одна-две таких случайных мимолётных встречи — и она опять пойдёт за мной куда угодно…
Читать дальше