Владимир Мальцев - О том, что сильнее нас

И по последствиям винт не лучше того же героина. Мало, что винт очень быстро разрушает нервную систему. Варка дури в бытовых условиях, а иных не бывает из-за малого срока хранения, оставляет в продукте огромное количество загрязняющих примесей, рушащих и почки, и печень, и сердце, и кроветворную систему… Черноватые прыщи, к примеру, — канал вывода организмом избытка йода (используется в основном из нескольких технологических процессов варки), с которым не справляются почки, прямо через кожу. Бензин, толуол, десяток других загрязнителей… И всё это — в кровь. Обычно три-пять лет, и человек превращается в полного инвалида. А слезть с винта — можно только с помощью очень сильных внутренних поплавков. Потому, кстати, женщинам соскочить с иглы и проще, чем мужчинам, — одним из таких поплавков может стать беременность. Второй способ слезть с винта – от ужаса. Так как винт на одной из фаз действия неплохо «прочищает» мозги, иногда наступает момент, в который человек видит, что ещё одна доза — и конец. И может осмыслить свойства этого конца. А на этом может испугаться настолько, что завяжет, причём без рецидивов. К сожалению, люди, сорвавшиеся с помощью этого механизма, в большинстве случаев уже инвалиды. Первый способ – всяко лучше.

Ну как, теперь чуток становятся понятны некоторые особенности Ленкиного поведения во всей этой истории? Учитывая гипнотическую составляющую… Вот и я про то. То есть, когда всё сложилось — ну таким дурнем себя чувствовал, столько себя проклинал за то, что столько времени не видел того, что настойчиво лезло в глаза, начиная с самого первого после разрыва Ленкиного визита… А что тут можно сделать, как помочь — загадка сия велика есть. Каждый из винтовых, с кем я говорил, — толковал о полной безнадёжности. Только сама… Только с помощью «внутренних поплавков»… Ах, эти поплавки утонули и починить их можно только внешним воздействием? Ну, пробуй-пробуй, а мы посмотрим.

Не чокаясь, мы пили водку. Я понимал, что это — конец. Что из такого состояния — Ленка сможет выйти только сама, и очень-очень нескоро. И только если чудом. Что даже если выйдет — возвращать её ко мне будет нельзя. Не появится того драйва, который был и который необходим, чтобы её реабилитировать. Даже в постели будут одни разочарования, так как после подобного человек на годы теряет способность получать без наркоты полное сексуальное удовольствие, а для неё это всегда было очень важно. Одна только Аня была преисполнена энтузиазма, утверждая, что половина дела сделана и что быстрое вытаскивание Ленки она просто даже обещает и гарантирует. Как я её не убеждал, что это абсолютно нереально и что единственное, что она сможет сделать, — это позвонить Ленке, рассказать о знакомстве со мной и предоставить возможность порасспрашивать.

А у меня на той «вечеринке» — начинался самый странный, самый идиотский период жизни. Ко мне возвращалась Ника. Ко мне возвращалась Саша. Ника рассказывала, что она послушалась советов, пошла к психиатрам, ходила к ним неоднократно, и как раз сегодня — должна была ложиться на лечение, а вместо этого поехала помогать в операции. Что сегодня она получила такую встряску, что теперь сомневается, нужно ли то лечение. В ней всё перевернулось. Саша в свою очередь — рассказывала, что у неё со своим вся эпопея подходит к окончательному разрыву. С дикой тоской вспоминала те планы, которые мы с ней когда-то строили. Намекала об их осуществимости. Обещала поднять меня из того полумёртвого состояния, в котором я пребывал, и — тащить, тащить, тащить… Саша долго не замечала, что рядом Ника, долго не могла понять, кто она мне. Впрочем — я и сам тогда не понимал. Наконец, Саша заметила. Посмотрела на меня странным взглядом. Ещё раз посмотрела на Нику.

– Вов, слушай меня внимательно. И запомни. Этот. Человек. Тебя. Любит.

У Саши начиналась истерика. Она лежала на диване, замотав лицо в волосы. Слёзы текли ручьями. Пришлось утешать. Вот попробуйте представить такую сцену. То ли две, то ли три девушки и один мужчина, принимавшие участие в операции, оживлённо беседуют за столом. В метре от стола, на диване — мы целуемся с Сашей. Сбоку, в метре как от стола, так и от дивана, на стуле сидит Ника и смотрит на нас тем самым взглядом, от которого весь воздух в комнате наполняется вибрацией. Представили? Станиславский отдыхает?

Маразм крепчал. Саша вдруг, исследовав висящие на стенке фотографии, обнаружила, что у неё с Ленкой, несмотря на то что они абсолютно разные во всём, есть одна общая черта. Одинаково длинные и почти одинаковой формы носы. Мало того. Не помню уж, к какому слову пришлось, но вдруг выяснилось, что Сашин всё ещё хахаль и Ленкин урод — однофамильцы. Саша, наверное, полчаса бродила в прострации, приговаривая про двух длинноносых дур, сбежавших от одного и того же человека к двум однофамильцам-пустобрёхам, один из которых алкаш, а другой наркоман. А вернувшись домой — повесила на стену плакатик, гласящий: «На свете есть две дуры с одинаковыми носами. А у дураков мысли сходятся». Вот так.