Тургрим Эгген - Hermanas

«Наслаждайся, сколько сможешь», — сказал Армандо. Конечно, я наслаждался происходящим, как в тот день, так и много раз позже. В том, чтобы быть любовником Хуаны, было что-то шикарное, я чувствовал себя избранным и привилегированным. Она дарила наслаждение так же естественно, как и брала. Какое-то время казалось, что мы были на одной волне, настроены на один эротический радиоканал. Случайное прикосновение, если, например, мой локоть касался ее, когда мы входили в дверь, могло породить вулканический взрыв вожделения, который нелегко было погасить. А иногда, когда погасить его было совершенно невозможно, мы бросались в постель и я заключал ее в объятия, издавая тяжелые утробные стоны. Хуану было нетрудно уговорить, но, честно говоря, я не припоминаю, чтобы кто-нибудь из нас уговаривал другого.

В то время как она играючи выполняла свои обязанности, Хуане захотелось поведать мне одну историю. В ней рассказывалось о подруге и ее вероломном возлюбленном, и все это до ужаса напоминало о том, что поверял мне Армандо. Может быть, мужчина, о котором говорила Хуана, был Армандо? Мне не удавалось сосредоточиться на ее рассказе.

— И знаешь, что этот бандит сказал Элене? — спросила она и подняла голову, чтобы я мог увидеть ее улыбку. Все это время она продолжала работать рукой, и это получалось у нее почти так же хорошо, как и у меня самого. — Да, он спал с ее лучшей подругой, но только для того, чтобы утешить. Она для него абсолютно ничего не значила. А когда Элена спросила, почему ее надо утешать семь-восемь раз в месяц, знаешь, что он ответил? «Да, понимаешь, она ведь была очень несчастна».

Я попытался рассмеяться, не зная, правильная ли это реакция, но Хуана хохотала громче меня. Потом ей захотелось поговорить о совершенно других вещах.

— Посмотри на него. — Она подняла мой пенис вертикально, чтобы я мог хорошо его видеть. — Он очень красивый. Они далеко не всегда бывают красивыми, но твой мне кажется просто прекрасным. Ты думаешь, я несу чушь?

— Да, — ответил я. И сумел удержаться от желания спросить, а сколько же их она видела.

— Да, но тогда посмотри хорошенько, — сказала Хуана. — Он такой прямой и стройный, как бамбук, а на ощупь он бархатистый, как шерстка кролика. Знаешь, чего я хочу? Я хочу нарисовать его. Но не сейчас. Сейчас я хочу, чтобы ты поскорее кончил мне в рот. У тебя там наверняка уже много скопилось. Правда ведь? Правда скопилось, Рауль?

— Во всяком случае, у меня нет подруги, которую надо утешать, — проговорил я.

— Тебе же лучше, — ответила она. — Скажи, что у тебя никого нет, кроме меня, и я снова возьму его в рот. И буду делать это так часто, как ты захочешь. Но я не хочу ощущать на нем вкус чужой помады. Обещаешь?

— У меня нет других женщин, — сказал я.

— Ты меня радуешь. Тогда… расскажи, что ты чувствуешь.

Я снова почувствовал жар ее рта, услышал какие-то странные звуки, и постепенно эти звуки начали напоминать песню. Мелодия казалась очень знакомой, может, это был старый шлягер, но слов, конечно, невозможно было разобрать. Казалось, что ритмическая вибрация рождается в глубине ее глотки и плывет к губам, передавая дрожь моему телу. Потом я заметил, что Хуана начала смеяться, радуясь собственной находке. Она закашлялась и хотела откинуться, но я уже не мог сдерживаться и кончил куда попало, фонтан брызнул ей на лицо и волосы и — к моему полному ужасу — в правый глаз.

— Извини, — сказал я.

Хуана пару раз кашлянула и расхохоталась. Она вытерла лицо простыней, заползла на меня, легла, скрестив руки на моей груди, и улыбнулась. Она посмотрела мне в глаза.

— Хорошо? — спросила она.

Я улыбнулся ей в ответ. И подумал: ну теперь-то я должен почувствовать себя влюбленным?

Потом Хуана заварила черный русский чай, отыскала пачку какого-то сладкого печенья с кокосом, и мы сидели и болтали о Миранде. Хуана обожала обсуждать Миранду. Пока же это было никакое не обсуждение, а монолог, в котором присутствовали как восхищение, так и клевета.

До сих пор мне удавалось увидеть Миранду лишь мельком. Она всегда собиралась уходить, когда появлялся я, или появлялась, когда мы собирались уходить, и все наше общение ограничивалось короткими «привет!» и быстрыми улыбками. Ее улыбки казались мне многозначительными, в них всегда сквозила легкая ирония. «Ага, ты снова здесь?» — словно говорила Миранда, и это все, что было сказано или не было сказано между нами. Еще я обратил внимание на то, что она всегда нарядно одета и накрашена, будь то раннее утро или поздний вечер. Это был первый обнаруженный мною признак того, что сестры предпочитают разный стиль жизни.