Тургрим Эгген - Hermanas

— Меня не посадят.

— Если и не посадят, то совсем не потому, что ты приложил к этому максимум усилий.

— Скажи, а какой смысл в моей деятельности, если я не буду бросать вызов системе и критиковать ее? Или ты пришла к выводу, что у нас все замечательно? Что нам остается благодарить и кланяться… и писать холуйские стихи о пятилетних планах и значительном прогрессе в борьбе с нехваткой жилья?

— Тебе интересно мое мнение? — спросила Миранда ледяным тоном. В такие моменты с ней лучше было не спорить.

— Конечно интересно, — ответил я.

— Я считаю, что мы должны были уехать. Я думаю, мы совершили глупость, не воспользовавшись шансом.

— Но ведь теперь уже поздно, — сказал я.

— Да. И нет никакого смысла выяснять, кто в этом виноват. Мы должны приспособиться к нынешней ситуации. И я думаю, она будет ухудшаться.

— Из чего ты делаешь такие выводы?

— У меня много времени, чтобы слушать радио, хочешь верь, хочешь не верь. И по тому, что они сейчас говорят, понятно, что Мариэль был последней возможностью. По мнению властей, все недовольные уже покинули Кубу. Остались лояльные и удовлетворенные. Поэтому от них ожидают соответствующего поведения.

— Не могу с этим согласиться, — возразил я. — Критическим голосам в последние два года стало легче пробиться. Я думаю, мы движемся к большей открытости.

— Хотела бы я, чтобы ты оказался прав, — сказала Миранда. — Но я считаю, что мы должны были уехать.

Она задела за живое. Часть меня по-прежнему хотела верить. Эта часть была уверена в том, что мы живем в лучшем из всех возможных обществ, что остается только подправить некоторые детали, и это как раз было моей работой. Вот такое высокое мнение было у меня о себе самом. Мне не оставалось ничего другого, как раскритиковать ее позицию, чтобы защитить себя.

— Думаю, тебе не хочется перемен, — сказал я. — Ты просто хочешь переехать в США, завести красивую машину и шикарный дом с бассейном.

— Да? И ты считаешь, что я выбрала самый легкий способ достичь этого?

Я усмехнулся в ответ:

— Нет, в последнее время ты стала спотыкаться.

— Посмотри вокруг, Рауль. Просто посмотри, как мы живем. Это трущоба. Невозможно жить в таких условиях. Дом вот-вот развалится. Здесь плесень, гниль, клопы и все прочие прелести, какие только можно себе представить, а соседи выбрасывают свое дерьмо в окна. Здесь почти невозможно вымыться или постирать одежду. В подвале полно крыс. И здесь мы будем жить с маленьким ребенком? Чудо, если она не заболеет чем-нибудь серьезным. Я даже не могу покатать ее по улице, потому что какой-то говнюк украл нашу коляску. Моя одежда расползается по швам, а новую добыть невозможно. Поэтому назвать меня авантюристкой было с твоей стороны большим преувеличением. Ты все упрощаешь.

Миранда плакала. Ей хотелось высказать столько всего сразу: разочарование по поводу Мариэля, бессонные ночи, разбитые надежды на лучшую, более благополучную жизнь.

— Иногда, — продолжала она, — мне кажется, что ты ничего этого не видишь. Что для тебя это слишком обыденно. Ты витаешь в облаках, живешь в абстрактном мире патетического героизма и идеализма. Конечно, когда ты не пьян.

— Ты не любишь меня, Миранда.

— Да, я знала, что ты это скажешь. Думаешь, это имеет какое-нибудь отношение к делу?

— Конечно. Это самое важное.

— Да. Но я люблю тебя. Хотя это не означает, что я должна любить ту жизнь, которую мы ведем. Ее я не люблю. Было бы нечестным делать вид, что мне все нравится.

— Миранда, я не могу дать тебе ту жизнь, о которой ты мечтаешь. Может быть, никогда не смогу.

— Сейчас я не прошу о многом. Я прошу тебя постараться избежать ареста. Это что, слишком много?

— Нет, — вынужден был признать я.

— А все остальные проблемы мы будем решать постепенно. Я думала, не переехать ли нам обратно к папе. У него есть для нас место. Там нам было бы намного лучше.

В данный момент вряд ли он примет нас, подумалось мне. Но воспротивился я самой идее этого предложения — меня заклеймили болваном, который не в состоянии позаботиться о своей семье.

— Будет лучше, Миранда. Подожди и увидишь. Когда выйдет следующая книга… мы будем путешествовать, поедем в другие страны, и я подам заявку на улучшение жилищных условий. Ты права: мы не можем допустить, чтобы Ирис росла здесь. Но все-таки мы живем в стране, которая ценит своих писателей. Как, по-твоему, живут поэты, например, в США? Здесь же писать — это привилегия.

— Ты так таинственно говоришь о своей книге, Рауль. Когда же она наконец выйдет?