Джойдип Рой-Бхаттачарайа - Сказитель из Марракеша

Место действия: площадь Джемаа-эль-Фна

Время действия: вечер

В конце концов, важна только истина.

И все же, сколько бы я ни размышлял о событии, подведшем черту под моей молодостью, вывод получается следующий: истины не существует.

Наверно, стоит поверить философу, который, к своему ужасу, обнаружил, что истина есть субстанция, меняющая свою природу в тот самый миг, когда ее облекают в слова, и таким образом становящаяся всего-навсего точкой зрения, одной из многих; точкой зрения, подлежащей обсуждению, несогласию, оспариванию — но также и мистификации; последняя неизбежна.

Другими словами, истины нет и быть не может.

Выражусь иначе: истина есть заявление, которое неизбежно противоречит само себе. Пожалуй, именно этот вывод и следует из моей истории. Пожалуй, этим и объясняется, почему взамен истины я предлагаю куда лучшее утешение — вымысел.

Мса л’хир. Добрый вечер. Позвольте представиться. Мое имя Хасан. Мое ремесло — рассказывать истории. Мои владения много обширнее, нежели вы можете себе представить, ибо я повелеваю воображением. Моя память уже не та, что прежде, однако, если мы сойдемся в цене, я поведаю историю, и близко не похожую ни на одну когда-либо вами слышанную. Это будет история о любви (каковы, впрочем, все лучшие истории в мире), но присутствует в ней и тайна, ибо речь пойдет об исчезновении женщины или мужчины, а может, обоих влюбленных, или выяснится, что никакого исчезновения не было вовсе. Случилось это два года назад, а может, пять лет назад, или десять, или двадцать пять — такие подробности излишни. В тот вечер в воздухе зависла розовая пыль — совсем как нынче; из лавок, где продаются фрукты и специи, струился подсвеченный пар, словно явились духи пустыни; барабанная дробь была прерывиста, как пульс умирающего в песках. В конце концов весь легендарный город замер, поставленный в тупик знаками, что сопутствовали влюбленной паре, так что эти знаки навечно изменили сердце города, Джемаа-эль-Фна — едва ли не самую загадочную, самую достославную в мире городскую площадь.

Повторяю: истина для моей истории несущественна, как несущественна подробность, кто именно исчез — женщина, мужчина, оба влюбленных или никто не исчезал. В конечном счете важна только жизнь, дыхание ветра, упругость воды, изменчивость волн, песчаных и морских, ибо каждая песчинка есть зеркало, отражающее противостояние ощущений и слов.

На каком языке говоришь ты, незнакомец? На английском? Хорошо, я тоже стану говорить по-английски, хотя французским владею лучше, арабским же — в совершенстве. Откуда ты, незнакомец? Издалека? Я так и думал. Впрочем, не важно. Здесь, на площади Джемаа, всяк сам по себе. Не заподозри меня в пустом любопытстве, ибо я всегда начинаю с подобных вопросов — они помогают настроиться. Садись вот тут, вместе с другими слушателями. Поначалу, наверно, земля покажется тебе слишком жесткой, но я стану ткать волшебный ковер из слов — ковер, который унесет тебя далеко-далеко. Дай я налью тебе мятного чая — ты будешь пить и слушать. Мы любим и чтим гостей. У нас свои традиции. Сам подумай, незнакомец, — разве я могу ожидать от тебя внимания, если не позаботился устроить тебя поудобнее? История — она как танец. Чтобы она ожила, нужны по меньшей мере два человека: один — рассказывать, другой — слушать. Порой рассказчик и слушатель меняются ролями и дающий становится берущим. Оба рассказывают, оба слушают; даже паузы тогда наполнены смыслом. Из скромного числа обычных слов слагается узор моего ковра — узор, пробуждающий воображение за счет простоты элементов, отражающих неуловимую реальность. Это искусство обоюдной веры и общего воображения. Важно одно — способны ли мы верить голосу ближнего; это выяснится, когда подойдет к концу история, сотканная нами обоими. Это выяснится из обломков прошлого, что всплыли на поверхность настоящего. Быть может, основу нашей истории составит забытое нами — посеет в ней крупицу истины, а воспоминания возведет в миф.

Впрочем, это абстрактные рассуждения из тех, что не имеют ни начала, ни конца и подобны дыму. Они хороши, когда надо скоротать вечер со старинным другом, в зеленой долине реки Урика, что в горах Высокого Атласа. Я родом оттуда, хотя мог явиться из белокаменной Эс-Сувейры на Атлантическом побережье или из Загоры, где стены цвета песка, где сходят на нет скалы, где золотая Сахара зализывает их обнаженные корни.