Фарид Нагим - TANGER

— Непривычно как-то, что ты такой хозяйственный. Водки купил, виноград, и что это, нарезка какая-то.

— Ты знаешь, я даже и не знаю, нужно же что-то на закуску.

— Ты ж совсем не пил, Кирилл?

Он ходил по коридорам общаги в выцветшей рубашке навыпуск, в старом трико с оттянутыми коленями, длинные прилизанные волосы были, как схимник какой-то. Вечная алюминиевая кастрюлька в руках.

— Так смешно, Кирилл, что ты разливаешь водку.

«Кириллу тоже не понятна моя боль, слушает только из уважения к моей личности и удивляется, что я могу страдать из-за какой-то там Асель».

Он вздохнул.

— Никогда бы не подумал, что мы будем с тобой вот так сидеть в какой-то квартирке на окраине Москвы, зимой, пить водку и на дворе уже девяносто шестой год. Куда летит время?

Он вздохнул.

— Ты извини, я много не буду пить, завтра занятия.

— Кирилл, я всегда, когда стучал в дверь твоей комнаты, вначале слышал звук отодвигаемого стула. Стук в дверь, а потом такой дребезг — д-р-р.

— Да-а, — вздохнул он и сунул руку глубоко в карман.

— А потом заметил на полу возле стола две борозды от ножек стула.

— Да-а, я много занимался тогда, — вздохнул он.

— Это знаешь, как скульптор какой-то, Торвальдсен, что ли, который так много ходил по своей мастерской, что протоптал канаву.

Он вздохнул и поправил волосы, будто удивляясь, что они короткие.

— Ты сильно изменился после Германии, а я знал, что она тебя изменит.

— Почему?

— Не знаю, Кирилл. Я ведь тоже много занимался, хотел изменить мир, и не заметил, как сам изменился после армии, что-то такое понял в жизни, и это повисло на мне грузом каким-то, с которым стало легче, конечно.

Он вздохнул.

— Ты чего вздыхаешь?

— Что? Да-а. Ты знаешь, я даже и не знаю.

— И вот я, Кир, той осенью, стою на нашей остановке и вижу тебя — ты идешь в красных обтягивающих джинсах, и у тебя короткая стрижка, я даже не узнал тебя, а потом обрадовался, я знал, что ты изменишься после Германии.

— Как ты после армии?

— Не-ет, в другую сторону, но все же изменишься.

— A-а, ну да.

— И все еще говорили тогда: вы видели Кирилла в красных джинсах? Вы видели Иошкина в джинсах?

— Да-а?

— Да, говорили. И в тебе уверенность какая-то появилась.

Он вздохнул и сунул руку в карман.

— А мне так страшно было возвращаться в Россию, Анвар. Самолет завис над Москвой, я увидел приближающиеся огни и подумал: вот Россия, лагеря, смерть. Я испугался.

— Да-а, я понял твое чувство… Нелли Рубер работу предложила. Редактор. А, Кирилл, ну какой я, на хрен, редактор? В этой интеллигентной панаме, шарфике и чужом пальто крадусь через чердак в общагу, живу там и прячусь, важным, кредитоспособным голосом звоню московским журналистам с таксофона. А мне никто не звонит.

Он мучительно задумался.

— Ты знаешь, ну позвонят еще, скоро же Новый год, никто не работает уже, на самом деле. Не переживай, — он вздохнул.

«Да, финансовый год заканчивается… Что он все вздыхает?»

— А это чьи сигареты, Кир?

— Мои, кури.

— Ты же не курил?

— Так, иногда.

— «Счастливый удар» или «Тебе повезло», сигареты американских рабочих, говорят.

— Ты знаешь, я же немецкий учил.

Черное окно. Голая лампочка под потолком. Водочный озноб. Вот моя рука с сигаретой. Такое чувство, что за Кириллом кто-то прячется. Приятно закурить после водки, почувствовать, как дым сжимает трахею.

— Спасибо, тебе, Кир.

— Ла-адно.

— Я так наелся и, можно сказать, напился. Странно все-таки, что они мне не звонят. Журнал нужно сдать в январе… а ты как в РГГУ устроился?

— Через Аллу Адамовну.

— A-а, она хорошо к тебе относилась.

— Я французский начал учить, на курсы хожу.

— Ого!

— Познакомился там с кубинцами, парень с девушкой, достаточно эротичные люди, Анвар, раскрепощенные сексуально.

— Так смешно, Кир, что ты об этом говоришь… эротично, сексуально… просто не видел тебя давно. Что ты все вздыхаешь, Кир?

— Да? А я и не заметил.

Он закурил, пальцы его дрожали.

— Ты знаешь, эти кубинцы такие открытые, яркие! Я так комплексую со своей внешностью.

— Ты красивый, Кирилл. Я давно уже заметил, что ты красивый. Вот повернись в профиль. У тебя профиль красивый. Нос такой изогнутый, как у старорусского витязя, который из леса смотрит в степь!

— Скажешь тоже.

— И подбородок мужественный.

Он мучительно задумался.

— Нет, я не верю тебе, нет.

— Ну точно тебе говорю! Ох, ну как мне доказать тебе, а?!

Он вздохнул, сунул руку в карман.