Юрий Красавин - Хуторок

Он знал, что их у нее не меньше трех, разного возраста, а еще и овец с десяток — тут же неподалеку гуляли; и теленок на них смотрел из-за изгороди.

— Землю известковать надо, — посоветовал Евгений Вадимыч, имея ввиду тот участок, что за огородом, а сам при этом волновался неведомо отчего. — И потом еще вот что: боровки картофельные ты неправильно расположила — их надо с севера на юг ориентировать, чтоб солнце за день прогревало с обеих боков.

— Ишь как! — удивлением своим она будто похвалила его. — Откуда тебе-то ведомо? Ты ж городской!

— Каждый мужик в пределах своей мужской профессии должен знать и уметь все: и картошку сажать, и изгородь ставить, и ребятишек сочинять.

Она так славно засмеялась! И смехом своим окрасила некоторую неловкость его суждения.

На том лугу, где теленок гулял, стояли невысокие стога.

— Сено в копны класть — одной-то несподручно, — пожаловалась она. — Да хоть чего возьми! Одна и есть одна.

Он согласно кивнул: да уж, мол, что и говорить, в одиночку и птица не живет.

— Мужика не хватает в моем хозяйстве, — заключила она и смутилась.

— Это верно, — отозвался он. — Ну, ничего. Сено мы перекладем, в больших стогах оно сохраннее.

Говорил это, а сам не мог отвести от нее взгляда: голые руки и плечи этой женщины покрыты были ровным загаром, голова на полной шее горделиво откинута назад, словно бы от тяжести волос.

— Как тебя зовут?

— Мила.

Мила. Какое славное имя! Оно как раз для женщины с ямочками на локотках, с доверчивым взглядом больших синих глаз.

— Жень! — послышалось с надувного матраца, так что он вздрогнул.

Татьяна переворачивалась на другой бок, шурша своим матрацем.

— Чего тебе? — отозвался он. — Не спится?

— Да уж уснула, и вот приснилось, будто я и вправду. Она, что же, совсем одна живет?

— Одна… Весь и хуторок — только этот дом да два сарая, да колодец с журавлем, да банька на берегу.

— И никого там больше нет?

— Нету.

Татьяна затихла, а через несколько минут опять подала голос:

— Как хорошо! Живешь в лесу — ни тебе шуму, ни гаму, ни гвалту.

— Тихо там, — доверчиво подтвердил Евгений Вадимыч. — И летом, и зимой.

— Какая смелая! Надо же, никого не боится, даже вот мужика, который из болота вылез.

Тут уже слышалась легкая насмешка над ним. Но он не обиделся.

— Меня ли бояться! Я смирный. Да она в случае чего оплеуху отвесит — на ногах не устоишь.

— Никого ей не нужно, — размышляла вслух Татьяна. — Как отрадно-то! Тишина… петух поет по утрам. Кукушечка кукует.

Голос у нее был сонный, вот-вот опять отплывет.

— Зато магазинов нету, — подсказал он, желая отпугнуть жену от заветного острова, как постороннего человека от грибного места. — И рынка тоже.

— А зачем ей это? — тотчас возразила Татьяна. — У нее все свое: и молоко, и мясо, и овощи.

— Заболеешь — «скорую» уж не вызовешь. И сама в поликлинику не пойдешь.

— Да на черта ей доктора! Она от такой жизни здорова.

— Скучно там, — подсказал он.

— Это разве что с непривычки. А если постоянно там жить, нисколько не скучно. У нее ж корова, и теленок — с ними наговоришься, оно и повадно. Небось, и собака есть.

— Есть.

— Я б хотела, чтоб это лаечка была. Я люблю лаек.

— Тихо там, — опять повторил он. — Коростель кричит, пеночка поет, зяблик посвистывает.

Та пеночка и тот зяблик словно бы запели и в квартире у Кузовковых. И шум лесной донесло сквозь стены. И запахло сосновой смолой, багульником, сеном.

— Жень, а кошка у нее есть?

— Конечно. Где это ты видела, чтоб в деревенском доме не было кошки? Гуляет там с котятами.

— Откуда котята, Жень, если кота нету? Да и корова будет яловой без быка, и все-прочее. Тут что-то ты не додумал.

Он сказал, как бы размышляя вслух:

— Наверно, неподалеку еще остров есть, и там другой хуторок.

Объяснение вполне удовлетворило Татьяну.

— Хорошо-то как! — сказала она и почмокала губами, будто меду с ложечки приняла. — Слушай, а ты с этой женщиной в каких отношениях?

Спросила, и слышно, что улыбается.

— Небось, на всю ночь остаешься?

Нет, это она не из-за ревности. Просто любопытно ей, далеко ли заходит муж в воображаемой игре.

— А я только до пирогов добираюсь и на этом сразу засыпаю, — сказал он и тоже улыбнулся.

— Этак-то она тебя намахает, — хмыкнула Татьяна. — Тоже мне! Пришел к молодой красивой женщине, поел и уснул. Мне стыдно за тебя, Женя!

— Да ладно, — благодушно отозвался он.

Каждый день приносил череду неприятностей, и не было этому конца. То в замочную скважину ребятишки засунули спичку и ключ не входил; то в лифте кто-то нарисовал похабщину; то вывинтили электрическую лампочку на лестничной площадке и тут стало темно — они теперь дорогие, эти лампочки, вот и воруют их; то, глядишь, кто-то накидал у двери яичной скорлупы.