Александра Яки - Грусть улыбается искренне

Дома он часто тихонько становился в дверном проёме, когда родители сплетничали, и с едкой улыбкой «грел уши». Отец множество раз повторял, что подглядывать и подслушивать — нехорошо. Может, и впрямь нехорошо, но как, скажите пожалуйста, устоять перед соблазном услышать, что же родители на самом деле думают о твоей учёбе, всерьёз ли они планируют, к примеру, лишить тебя телевизора на неделю, или правда, что ко дню рождения тётя пришлёт из Америки новенький ноутбук… Но вместе с тем Виктор ни за что не подслушивал, если его прямо просили этого не делать. Стоило папе сказать: «Нам с мамой нужно поговорить наедине», как Витёк преспокойно удалялся в свою комнату. А вот когда, просто проходя мимо, он вдруг слышал, к примеру, из кухни осторожный, приглушённый шёпот (ведь и дураку ясно, что таким тоном обсуждаются только темы под грифом «суперсекретно»), уши сами собой, как радиолокаторы, поворачивались туда с целью уловить сигнал.

Так же тихо, даже затаив дыхание, парень встал в дверном проёме у восьмой палаты. Думал послушать, что Инга про него говорит и говорит ли вообще. Но, к великому разочарованию, кроме девушки, в палате никого не было.

Да и если бы был кто, вряд ли бы она активно сплетничала. Во-первых, характер всё же не тот, во-вторых… судя по всему, чувствовала девчонка себя плохо. Лежала, свернувшись калачиком, как ребёнок, и смотрела отстранённо в одну точку; по трубочке капельницы в вену скатывалась красная жидкость, а тумбочка была заставлена десятком разнообразных упаковок от лекарств. Витька корректно прокашлялся и вошёл, грациозно вышагивая, как на параде. Инга приподнялась, пытаясь улыбнуться, и её белая непослушная чёлка забавно свалилась на глаза.

— Привет.

— Кто тут еду с доставкой на дом заказывал? — громогласно спросил Витя, одной рукой поправляя Инге подушку, чтобы она могла сесть удобнее.

— Вот это сервис!

— А то, — парень вручил ей тарелку. — Ешь теперь и не филонь!

Хотя аппетита у неё явно не было, косить от Витькиного приказа Инга не стала и взяла слегка дрожащей рукой вилку, умильно улыбаясь не то ему, не то самой себе.

— А мне Тим знаешь что рассказал? — таинственно спросил Виктор, упав на соседнюю койку, пока отсутствовали Лизка с мамой, её законные обитатели.

— И что же?

— А то, что ты Ингилейв на самом деле-то! — оживленно выпалил мальчишка, хвастливо задрав подбородок. — Скрывала от меня правду, да?

Девушка, промолчав, только потешно и каверзно улыбнулась, щуря чуть воспалённые, но уже вовсе не грустные глаза.

— Хи-хи ей, — он нарочно надулся. — Всё ей хи-хи. А мне Тимофей несколько минут этим мозги кипятил.

Заскрипели двери: Лиза повисла на ручке и, болтаясь, въехала в палату.

— Не катайся на двери! — строго прикрикнула мама, идущая сзади. Следом, грозя пальцем, вошла Эмма. Отмахнувшись от старших, рыжая крошка с разбега впорхнула на кровать.

— Витя! — поставив ручонки в бока, обратилась она. — А мозги кипеть не могут! Это ж не вода!

— Ну конечно, ты права! — как можно более серьёзным голосом ответил парень. — Это я такой неграмотный, я ведь в школе плохо учусь.

Лизку это почему-то рассмешило, и она, укоризненно произнеся «ая-яй», направилась к родительнице, выпрашивая у той какую-то книжку. Мама, судя по всему, потеряла что-то важное и, нахмурившись, как небо перед грозой, сосредоточенно рылась в тумбочке. Лизка была явно некстати с настырным вопросом: «Где моя книга с принцессами?»

Мать сперва нервно отмахивалась, пытаясь игнорировать нудное «Мам, ну мам, ну где, ну дай», но когда назойливость дочери перешла все границы, да ещё и пропажа не отыскалась, женщина злобным шепотом выругалась. Знала бы несчастная мать, какую ошибку совершила! У Лизаветки, как и у Виктора, уши-локаторы — улавливают всё с ходу, буквально на лету. Услышав брань из маминых уст, малютка хитренько захихикала и громко, без лишней скромности, спросила: «А что такое на х…?» Все, кто был в палате, разом смолкли, как по команде.

Эмма, заржав, уткнула лицо в подушку. Витька едва успел поймать отваливающуюся челюсть. Это сейчас он выражений особо не выбирает. А лет десять назад, когда мальчишка был как раз Лизкиного возраста, начинающего матерщинника отец за подобные словечки хорошенько отделывал ремешком.

Вот только маленькая рыжая хитрюга, похоже, о строгости знала только понаслышке. Видно было невооружённым глазом, что родители дочурку избаловали, купая в заботе и любви.

— Это плохое слово! — краснея, строгим тоном объяснила мама. — Помнишь, я тебе рассказывала, что есть скверные слова и говорить их нельзя?!