Александра Яки - Грусть улыбается искренне

— Ладно-ладно, — спохватился мальчишка, на всякий случай отступив шаг назад. — Пишите: Ю-жа-ков!

— Хорошо, не Южин, а то у меня их за сегодня уже трое было, даже странно, — прокомментировала женщина, глядя на записи, и, подняв голову, махнула в Витькину сторону: — Свободен, Перекидыщенко!

«Перекидыщенко» откланялся и, всё ещё прижимая ватку к вене, вышел из лаборатории. Прохладный воздух и мрак тут же обмакнули его в тягостную атмосферу больницы. На стенке от сквозняков подрагивал красочный календарь, правда богатая палитра цветов смазывалась темнотой коридора. На кушетке новичка ждала Инга, всё так же робея и глядя в пол. Виктору в очередной раз стало не по себе, ведь девчушка выглядела чрезвычайно миниатюрной и хрупкой — даже крохотные кроссовочки и те казались великоватыми на её тонкой ноге. Зачем было ей грубить? За что?

— Ты меня ждёшь, — тихо заметил Виктор.

— Жду, а вдруг потеряешься?

Парень присел рядом, оперевшись о холодную стену.

— Слушай, ты это… — он замялся. — Ну серьёзно, не злись на меня.

— Не злюсь.

— Так уж и не злишься? — Витька напустил на лицо грустное выражение. — Отвечаешь так, что фиг поверишь!

— Сказала же, что нет. Значит, нет. Чего дуться, если я понимаю, что тебе тогда плохо было? — Инга наконец оторвала взгляд от пола и посмотрела на Виктора.

— Ну да… Плохо. Я злой, когда мне плохо, — развёл руками мальчишка.

В отделении Инга «испарилась», есть она не стала, а Тамара Ивановна на Витькины расспросы отмахнулась. Лишь потом парень краем глаза увидел, что девушка вернулась, чтобы поиграть с Бекиром — маленьким мальчишкой-шкодником, на которого частенько ворчала Тамара.

На полдник была ряженка и три сушки. Такое «обилие» и «разнообразие» яств не шибко обрадовало Виктора, в очередной раз напомнив, что он в больнице, а не на базе отдыха. Солнце как раз перекатилось на запад и теперь освещало столовскую деревянную мебель. На лицах окружающих читалась усталость и одновременно некоторое облегчение от того, что день всё-таки ползёт к своему логическому завершению. Витька лениво вертел несчастные сушки, выкладывая из них на столе простые фигурки. Он не хотел есть. С одной стороны, желудок намекал, что неплохо было бы в него что-нибудь опустить, но с другой — даже мысль о том, что он сейчас возьмёт в рот еду, заставляла парня отвернуться от приторной ряженки и поскорее переключиться на размышления о чём-то ином. Он вышел из-за стола и перебрался ближе к окну. Во дворе больницы широкие ветки деревьев не давали солнечным, пусть даже и вечерним лучам протиснуться к земле. Поэтому аккуратные дорожки внутреннего дворика и старые скамеечки выглядели сырыми, до сих пор не просохшими после дождя. А дождь-то в последний раз был недели две назад. Витька с Ликой тогда забежали в первый попавшийся подъезд и, глядя на стихию через пыльные окна, целовались и долго-долго ржали по поводу и без. После того дня погода перестала злиться и по сей день радует умеренным осенним теплом.

— Прив!

Виктор резко обернулся на голос. Перед ним, задорно улыбаясь, стоял мальчишка — его ровесник — с чёрными, неопрятными волосами, широким носом и хитрыми, точно замышляющими что-то глазами. Витёк сосредоточенно сощурился, пытаясь припомнить, откуда ему так знакомо это лицо.

— Сегодня утром на лестнице виделись. Помнишь меня? — заговорил паренёк первым, не дожидаясь, пока Витя восстановит в памяти картину минувшего утра. — Я, кстати, Дима.

Виктор пожал ему руку.

— Ты вроде ж из хирургии, как сюда попал-то?

— Та, — Дмитрий отмахнулся, сев на деревянный столовский стул. — У нас там малышня одна. Потрындеть вообще не с кем. Меня на днях выписывают, а то, если б ещё неделю так, со скуки бы помер. Ты-то как? Освоился?

Чувствуя непонятную усталость, Витька присел на стул напротив нового знакомого.

— Я? — он подпёр рукой подбородок. — Чуток освоился, если тут вообще можно освоиться. Месяц так не вытерплю.

— Та вытерпишь, куда ты денешься?! Всё нормуль будет, ты держись только. Нос не вешай! — бодро посоветовал Димка.

И батяня, и Дмитрий — все желают не вешать нос, держаться.

Всем так хочется ободрить, но легче от их слов почему-то не становится. Ведь слова эти так банальны, что создаётся впечатление, будто говорятся они для проформы.

— Пошли, я курну, прикроешь меня, — шепнул Дима, с опаской озираясь по сторонам. — Погнали на лестничную клетку.

Ребята одновременно поднялись, задвинув стулья, и, пробираясь меж столами, отправились на выход. Димка по пути не упустил возможности дёрнуть мирно разговаривающую с малышом Ингу за прядь волос.