Андрей Портнов - Автово

Кровати тоже решили переставить. Я, всё-таки, рискнул и поставил свою к окну, но не вдоль, а поперёк, кровать Владика поставили по другую сторону окна, а Рудиковскую — впритык и перпендикулярно к моей. Теперь в середине комнаты можно было водить хоровод. И чтобы заполнить эту пустоту, мы к самому окну торцом поставили стол. Четвёртую лишнюю кровать мы оттащили к самой двери и бросили её на произвол судьбы. Возле каждой кровати поставили по тумбочке, причём нам с Рудиком досталось по новой, а Владик согласился взять себе старую. Но зря мы с Димой поспешили поверить в бесконечный альтруизм нашего соседа, которым он последнее время так кичился. В отместку наш кучерявенький потребовал себе самую лучшую кровать с самой жёсткой пружиной.

Нам пришлось согласиться, тем более что сегодня и уже навсегда я опять решил положить себе на кровать доску, так как сегодняшняя ночь отдавалась в каждом суставе.

Проведя несколько часов в кровати-люльке, я почти потерял контроль над своими конечностями, которые затекли и посинели так, что меня запросто можно было принять за труп и с частушками везти на кладбище.

Итак, первый этап закончился, пора было переходить к мытью стен и протиранию мебели.

Я взял новенькое ещё блестящее ведро и поплёлся, шмыгая на ходу носом, в туалет. Там в соседней раковине плескалась какая-то двухметровая обезьяна мужского пола с пятью колечками в одном ухе.

— Аборигены, блин, — подумал я про себя, — ну, чего уставился.

Обезьяна прервала свои водные процедуры и с интересом стала меня рассматривать.

— Дал же Бог росточку, — продолжал я, рассматривая в ответ его. — Ни дать, ни взять — дядя Степа из Индии.

Набрав воды, я вернулся в комнату.

— Сейчас в туалете двухметрового крокодила имел счастье лицезреть, — заявил я, ставя ведро на пол. — По-моему такие в Индии водятся.

— Так это же Сони, — возмущённо сказал Владик, — индус из 204-ой. Он уже с нашими татарами успел познакомиться. Как же ты его не знаешь?

— А ты-то откуда его знаешь?

— Да от татар-то и знаю. Они мне всё рассказали, — страшно довольный последними сплетнями ответил Владик, — Сони тут всех знает, по крайней мере, он сам так говорит, жди, скоро и с тобой знакомиться будет.

— Вот радость-то! Только двухметровых крокодилов у меня в списках друзей и нет! Держите тряпки, давайте стены драить.

От прошлых жильцов на наших стенах (особенно около моей кровати) остались какие-то бабы. В смысле вырезки из журналов. И налеплены они были таким дерьмом, что ни за что не хотели отклеиваться. В конце-концов моими неимоверными усилиями бабы соскрябались со стен, но следы того дерьма, на котором они держались, так и остались красоваться ужасными пятнами.

— Что ж, — подумал я, — придётся накупить несколько плакатиков и попытаться закрыть ими их.

Я немного передохнул и опять почувствовал, как трещит моя башка.

— Нет, до субботы я не дотяну. Надо завтра же съездить к тётке и привезти все лекарства.

— Так, ладно, — начал я, — давайте протирайте тумбочки и кровати, а я полезу шкаф мыть.

После стен вода в ведре стала почти чёрной, и я пошёл её сменить.

В мужском туалете меня ждала новая встреча. Подойдя туда, я почувствовал в одной из кабинок какое-то кряхтение и странный шум, как будто кто-то ворошил там какими-то палками. Вылив воду в соседний унитаз, я собрался было налить чистой воды, как этот кто-то, привлеченный посторонним шумом, вышел из кабинки и уставился на меня.

Мои глазки расширились, а челюсть отпала резко вниз. Этот кто-то был в платочке, в синем грязном рабочем халате, с ведром и шваброй в руках. И, вообще, это была БАБКА . Бабка в мужском туалете. Смерив меня подозрительным взглядом как извращенца, она разродилась чудными словами:

— Дьяволы! Все в Питер лезут как в п. ду! Приехали сюда жрать да срать! Дома им срать не дают, так они сюда приехали. А я за ними всякую х…ю собираю. Только и знают, что жрать, срать и еб…ся!

И закончив свой поэтический монолог, который был прочитан монотонным и однообразным голосом, она снова повернулась к унитазу, изрыгнула громкое «Б. дь!» и перестала обращать на меня внимание.

Я пережил настоящий шок. Глазки чуть сузились, но челюсть не желала возвращаться в исходное состояние. Ноги медленно поплели меня к раковине, где я, сам того не понимая, наполнил ведро, а затем также медленно перенесли меня в 215-ую.

— Ты чего такой бледный? — спросил Рудик.

— Да я это… болею я. А чего я сейчас видел…