Андрей Портнов - Автово

Как уже было сказано выше, в комнате находились четыре кровати. Мы выбрали себе по одной, причём я, наученный горьким опытом, выбрал ту, которая стояла дальше всех от окна, а на пустую, четвёртую, мы побросали свои чемоданы.

Итак, 214-ая сослужила нам хорошую службу. Если бы не она, не видать бы нам этой четырёхместной комнаты на троих. Как говориться — нет худа без добра. Правда, для этого нам пришлось пожертвовать собой и провести одну ночь у разбитого окна в тридцатиградусный мороз. Но жертва того стоила. Теперь, по сравнению с 214-ой, наша 215-ая была настоящим футбольным полем.

Эту ночь мы тоже спали на казённых простынях, так как без одежды спать не рискнули. Хотя все стёкла были целыми, и батареи чуть грели, в комнате всё равно было холодно. Но с 214-ой не сравнить! Ведь там мы ночевали как будто на улице.

— А вы знаете, — сказал я, когда мы уже легли спать, — я ведь уже лет пять не спал на односпальной кровати. Ведь у меня дома двуспальная. Вчера у меня всё затекло.

— Думаешь от этого? Забыл, какие вчера тропики были? — съехидничал Дима.

— Не подкалывай, я серьёзно. Я привык, чтобы ноги и руки у меня были раскинуты во все стороны, а тут их и деть-то некуда. Наверное, сегодня опять не усну.

— Привыкнешь, — сказал Владик, и мы, окончив разговор, сосредоточили все свои силы, чтобы попытаться уснуть.

На следующее утро я опять проснулся до будильника, так как все мои конечности буквально посинели от неподвижности и холода, хотя за ночь мы немного надышали, и к утру стало чуть теплее.

Конечности не двигались, но вставать надо было обязательно. И как только я попробовал пошевелить ногой, как тут же раздался жуткий скрежет, который в тишине прозвучал как гром среди ясного неба.

— Всё, — в испуге подумал я, — ноги заржавели в этом чёртовом климате. Теперь буду ходить как Самоделкин.

Но, поразмыслив немного, я пришёл к выводу, что не всё так уж и плохо, и что, скорее всего, это заскрипели не ноги, а идиотские пружины кровати.

Успокоившись, я попробовал встать, и вдруг, словно тысячи маленьких иголочек вонзились мне в ноги. Кровь возвращалась в мои застывшие жилы. Ещё вдобавок к этому сильно болела голова, чувствовалась ломота во всём теле, и, вообще, состояние было хреновое. Я пощупал лоб — температуры пока не было.

— Вот и первая ночка начинает сказываться. Хорошо хоть, что у меня температуры почти никогда не бывает.

Действительно, последний раз температура была у меня в классе седьмом. С тех пор все мои болезни заключались в выделении соплей из носа и слёз из глаз. Моё лицо распухало до невозможности, но термометр упрямо показывал 36,6. Из-за чего ни один врач не желал выдавать мне справку.

Вот сейчас я сидел и думал о предстоящих прелестях размазывания по лицу слез и соплей и старался найти способ, чтобы этого избежать.

Бог дал мне мамочку-фармацевта, которая, собирая меня в дорогу, снабдила двумя полными коробками лекарств.

Но вот незадача — часть вещей я оставил у тётки, а среди них как раз были те две коробки. Ну, разве мог я знать, что сразу же заболею! А как бы мне сейчас пригодились лекарства. Ну, ладно, попробую справиться без них.

Я разбудил Владика с Рудиком и пошёл набирать чайник.

В этот день мы уже решили не ходить в институт всей оравой, так как путь туда все уже более-менее запомнили, а просто собраться небольшими группами, хотя бы в пределах комнаты.

Транспорт в Питере был заметно дороже астраханского, особенно метро. Но по пути в институт мы платили лишь за жетончики метрополитена, а в трамвае катались «зайцами», поскольку билеты покупать не хотелось. Кондукторов в вагонах не было, а контролёров на этой линии, вообще, никто не помнил.

Надо сказать, что трамваи ходили хорошо, не говоря уже о метро, электрички которого появлялись каждые 1,5–2 минуты. И если к тому же учесть, что весь транспорт ходил строго по расписанию, то из общаги можно было выходить всегда в одно и тоже время, совершенно не боясь опоздать к началу занятий.

В институте не было ничего необычного, а вот в общаге нас ждало небольшое развлечение — по комнатам ходила завхозиха и переписывала мебель.

Войдя к нам, она была несказанно удивлена наличием у нас шести стульев. Её пытливый взгляд бегал по ним и думал, какой же из них у нас отнять. Но мы мило улыбнулись, и она оставила нам все шесть.

— На кого писать всё будем? — спросила завхозиха.

— А давайте на меня, — решился я.

— Ну, тогда подписывай вот здесь на каждой строчке, — и она протянула мне кокой-то бланк.