Андрей Портнов - Автово

— Рыжий, чего ты суетишься, — упрекал меня не раз Наиль, — ещё слишком рано. 30-го декабря всё и решим!

От одной только мысли, что почти до самого января я буду пребывать в неизвестности, у меня сквозило в печёнке, поэтому я был несказанно рад, повстречав в Гале родственную душу.

В принципе, всё и шло к тому, чтобы справлять Новый Год кучками — об этом говорила крайняя недисциплинированность народа. Так оно и получилось.

После долгих колебаний мы с Галей выбрали к себе в компанию Рудика и Чеченева. В 210-ой тусовались Султан, Владик, Васильев и Лариса. Ну, а в самый последний момент, то бишь почти 31-го декабря объединились оставшиеся массы: Костик, Лёша, Наиль, Марат, Рябушко и Пахом. Прихватив с собой ещё и Дена — местного студента, с которым мы познакомились совсем недавно, и который оказался очень компанейским парнем, эта компания, поднакупив жратвы перед самой новогодней ночью, открыли свои консервы и устроились в 211-ой. Паша и Игорь уехали праздновать к своим родственникам, оставался только Коммунист… Не знаю, может быть, тогда он, наконец, понял, какую гниду из себя представляет, ведь никто, абсолютно никто не захотел позвать его в свою компанию. На его месте я бы, пожалуй, призадумался…

— А я всё равно не пьяная! Ну, ни сколечко! — возмущалась Галя.

— Вино пила? — спросили мы.

— Пила.

— Водку пила?

— Пила.

— А теперь попрыгай, надо, чтобы всё хорошенько взболталось, тогда почувствуешь эффект.

Рудик хрюкнул и стал подкладывать рис Чеченеву.

С рисом этим у нас та ещё штука вышла. Под его варку мы выбрали нашу единственную и самую большую в группе семилитровую кастрюлю.

— Чтобы в ней было свободное место, — объясняла мне Галя, — рис должен хорошенько «провертеться» в кипящей воде, а для этого нужно много свободного пространства.

Несколько часов подряд мы перебирали целую охапку риса, после чего поставили его варить на плитке Гали прямо в 212-ой, поскольку перед новогодней ночью вся кухня просто кишела местными аборигенами. Часа через два, наконец-то, в воде стали появляться первые пузырьки. Совсем уже было отчаявшись, что эта вода, вообще, когда-нибудь закипит, мы, ужасно обрадованные, бросились доделывать салаты и готовить окорочка.

Где-то ещё через час ничего не подозревающая Галя решила, так, на всякий случай, приоткрыть крышку кастрюли с рисом, чтобы посмотреть, как там он и чего.

Услышав характерное её «Ххи!», я подбежал к ней, и мы уже вместе наблюдали интересную картинку: рис разварился до мутационных размеров, и теперь в кастрюлю нельзя было положить даже ложку — она бы там просто не поместилась. Можно было только с крайней осторожностью помешивать рис, да и то со скоростью четверть оборота в секунду. Помыслить же о том, чтобы рис хорошенько «провертелся» в воде было, вообще, кощунством, главным образом потому, что никакой воды в кастрюле уже не было.

От решения промыть рис мы отказались, поскольку не нашлось другой подходящей тары, куда можно было бы вывалить всё содержимое, разве только что в тазик, но это уже было слишком.

Короче в результате многочасовых трудов мы получили нечто, издали напоминающую липкую кашу (и, вообще, всё, что угодно, только не отварной рис) в неимоверном количестве. Поэтому с нашей стороны очень даже предусмотрительно было пригласить Чеченева, который, как известно, ел всё и в ужасающих дозах.

Не забыл я сегодня и про остатки мамочкиного спирта. Разбавив его весь, я получил около литра водки и в мгновенье ока нажрался как свинья. Чеченев и Рудик пили более осторожно, но тоже были довольно весёлыми. Проблема была только в Гале, которая сейчас пошла в коридор и уже там начала грузить кому-то, что она не пьяная!

Если в 211-ой была скромная студенческая картошка и килька в томатном соусе, то в 210-ой дела обстояли совсем по-другому.

Лариса почему-то абсолютно перестала понимать простую советскую пищу. Всё, что она покупала, было сплошь импортным, дорогим и в разноцветных упаковках. И это при её, как она говорила, скудных финансах. Никак, братья и сёстры помогли!

Воодушевлённый её идеями, Васильев, а заодно и Султан с Владиком в этот раз очень даже постарались. Водка была «Smirnoff», стол ломился от всевозможных экзотических фруктов, не было разве что только ананасов, валялись всякие там конфеточки-манфеточки и т. д. и т. п. Всё это, разумеется, было в блестящих обертках, всё пестрело и горело и, чего уж там, даже соль была импортная в эдакой зелёненькой коробочке. И посреди этого, представьте себе, лежал обычный советский хлеб! Какая гадость!