Андрей Портнов - Автово

Вскоре такое хамское отношение к нам со стороны Бронникова было выявлено. Оказалось, что косой дядя даже не подозревал о грядущем Кронштадте, отчего думал, что сессию мы будем сдавать как все нормальные люди, то есть в феврале. Последствия пережитого Бронниковым шока, когда он узнал о Кронштадте, недвусмысленно отразились на его лице. Понося на чём свет стоит Гарму, который почему-то не соизволил заранее предупредить его об этом, косоглазый довольно резко (к нашему неописуемому счастью) изменил свои требования. Добрые три четверти чертежей были нам прощены, но и того, что оставалось, вполне хватало нам для поддержания нескончаемой головной боли и признаков развивающейся эпилепсии.

Итак, следуя назначенной очередности, Владик, Рудик и я садились за единственный имеющийся чертёжный стол в комнате и потели над чертежами.

Данная курсовая работа являлась сама по себе последним аккордом моего обучения в Питере, и поэтому я решил раз в жизни сделать все расчёты и вычисления по правилам, без подгонов и подтираний. Хотелось, понимаете ли, доказать самому себе, что и я ещё на что-то гожусь, так сказать.

Первая неделя правильных подсчётов показала, что так я чего доброго спроектирую паровоз на подводных крыльях вместо сухогруза. Но, всё-таки, я решил ничего не подгонять и оставить всё так, как есть. Спрашивается: и на хрена мне всё это надо было, когда весь предыдущий опыт моей учёбы довольно красноречиво говорил о многочисленных выгодах метода подгона, встречались даже случаи, когда сами преподаватели советовали мне писать числа наобум, лишь бы они соответствовали общепринятой статистике.

И вот сейчас, когда мне вдруг ни с того, ни с сего захотелось кому-то что-то доказать, я начал строить теоретический чертёж моего самовзрывающегося от соприкосновении с водой сухогруза по моим же суперправильным расчётам.

Накарябанные мною батоксы и всякие там ватерлинии ещё можно было принять за таковые, и народ, заходивший ненароком к нам в 215-ую, скользил взглядом по моим чертежам и почти не задерживался. Совсем другое дело стало выясняться, когда я начал рисовать теоретические шпангоуты. Теперь люди задерживались около них чуть больше обычного. Причём чем больше насыщался мой, извините, чертёж, тем эти самые задержки становились более продолжительными. А когда, наконец, за моей спиной столпилось почти полгруппы и в неискушенном изумлении пялилась на мои шпангоуты, мне вдруг почему-то показалось, что, может быть, я что-то делаю не так.

Первым нашёл в себе силы сказать слово Мартын.

— Рыжий, — спросил он меня с тоской в голосе, — а ты что проектируешь?

— Сухогруз! — гордо ответил я.

Последующие пять минут молчания говорили о том, что все лихорадочно пытаются переварить у себя внутри эту информацию, а переварив, видимо, все также лихорадочно подыскивали тактичные слова, чтобы как можно деликатнее указать мне, что возможно я немножечко не прав в своём предубеждении.

Очевидно, Мартын над этой проблемой не мучился вообще.

— Ххе! Да ведь это же корыто! — без обиняков сказал он. — Где ты видел, чтобы радиус закругления скулы был равен полуширине судна?

Наступила неловкая пауза, после которой, проснувшись, все попытались хоть как-то сгладить Маратовскую нетактичность.

— Не слушай ты его, не слушай, — с надрывом в голосе успокаивал меня добрый Чеченев. — Нормальный сухогруз. Такие коры… такие суда тоже могут плавать и почти не тонут, ну, если нет ветра, конечно…

Тут он вдруг густо покраснел и убежал.

Я слушал его и одновременно смотрел на свой чертёж.

— Ну, может быть, это и не совсем похоже на сухогруз, — думал я, — зато всё выполнено по истинным расчётам. Всё без подгонов.

— Вот ещё посмотрим, что Бронников на это скажет, — ухмыльнулся Марат, после чего с довольным видом вышел за дверь, а за ним и все остальные.

— Дима, а ты что про всё это думаешь? — спросил я оставшегося в комнате Рудика.

— Главное, что ты старался! — послышался странный ответ, который заставил меня задуматься…

Однажды, сидя в своей комнате и слушая очередные акробатические этюды энергичных девочек сверху, мы с Рудиком обсуждали кое-какие житейские проблемы, как вдруг резко открывшаяся дверь заставила нас вздрогнуть. Взбушевавшийся Владик протопал к своей кровати и с размаху плюхнулся на живописно разбросанные на ней носочки, затем, уставившись на Диму, объяснил причину своего негодования:

— Они сегодня вечером опять решили размять промежность!