Валерий Карышев - Москва тюремная

Изобразив на лице нечто вроде улыбки благодарности, Лазуткин ответил:

— Да нет, спасибо, пока не хочется. Хиля прищурился:

— Что — на «сборке» научили? Ладно. — Достав из кармана «чистые» сигареты, он великодушно угостил новичка. — Если про эту «подлянку» знаешь, то должен знать и про законы «хаты». В курсах?

— Рассказывали.

— Наши законы нарушать запрещено. За каждый «косяк» придется ответить. Понял меня?

Лазуткин, чувствуя, что самое страшное позади, кивнул утвердительно.

— Понял.

— Лавэ с собой есть? — спросил «смотрящий» и тут же объяснил, почему он поинтересовался деньгами: — Если есть с собой, отстегни нам на общак, сколько сам считаешь нужным. Так положено. Сегодня ты нам помог. Завтра мы тебя подогреем.

Саша присел, расшнуровывая кроссовку, достал мятую пятисотрублевую бумажку и нерешительно протянул.

— Вот.

Банкнота исчезла в кармане куртки.

— Если проблемы какие — сразу ко мне обращайся. Решим как-нибудь. А как оно дальше повернется, зависит только от тебя. Каждый сам выбирает свою дорогу в жизни. Пока присматривайся, что и как. Жить тут можно, если вести себя правильно. Вон там, у параши — «петухи» живут. Дальше, под шконками — шныри. А сейчас тебе покажут твою шконку и скажут время, когда спать...

Прошла неделя.

Саша понемногу освоился в камере. Никто не лез к нему с расспросами, никто не навязывал дружбу. Тут, на «хате», каждый отвечал только за себя.

Бутырский быт отличался редким однообразием. Утром, после завтрака, камера шла на прогулку в тюремный дворик. Впрочем, двориком его можно было назвать лишь с натяжкой: маленькая клетушка, по размерам — не больше гостиной в типовой московской квартире. Толстая металлическая решетка, положенная на кирпичные перегородки, разделяла небо на ровные квадратики, и это «небо в клеточку», так же как и силуэты охранников с автоматами, застывшие наверху, создавало ощущение тоски и обреченности.

После команды «камера, прогулка окончена!» арестанты возвращались на «хату».

Как правило, во время прогулки сто шестьдесят восьмую камеру шмонали: об этом свидетельствовали и вещи арестантов, небрежно разбросанные по полу, и сброшенные со шконок матрасы, и вывернутые сумки. Менты искали самодельные игральные карты, оружие, спиртное, наркотики и средства связи. Лазуткин уже знал, что за деньги в Бутырке можно купить у вертухаев что угодно — от незамысловатой поллитровки «Столичной» до таблеток «экстази». Особой популярностью пользовались мобильные телефоны, стоившие у «рексов» четверную цену против вольной — их-то и отметали в первую очередь. Арестанты даже поговаривали, что отметенные при шмоне спиртное и мобильники потом продавали в другие камеры... Впрочем, по поводу ежедневного шмона Саша мог не волноваться — ничего запрещенного у него не было.

После прогулки обитатели камеры обычно усаживались перед телевизорами — на этой «хате» их было целых три штуки.

В Бутырке был свой рейтинг телепрограмм, который разительно отличался от того, что периодически публиковали московские газеты.

Арестанты, обвиняемые по наркоманским статьям (с двести двадцать восьмой по двести тридцать третью), очень любили передачу «Москва: инструкция по применению» канала ТНТ, в которой часто демонстрировались репортажи с московских дискотек — общепризнанных мест распространения наркотиков.

Не меньшей популярностью пользовались милицейские репортажи вроде «Внимание, розыск!», «Петровка, 38» и «Дежурная часть». Профессиональный интерес к криминальным новостям не оставлял бандитов и на бутырских шконках. Подробное описание перестрелок, взрывов, наездов на фирмы и задержаний наводило на мысль, что программы эти спецом снимаются по заказу братвы, находящейся ныне в ИЗ.

Но больше всего любили аэробику: арестанты, забывшие, как выглядит живая женщина, с горящими взорами следили, как гимнастки в обтягивающих трико демонстрируют чудеса гибкости движений и изощренность поз.

Аэробику здесь называли «сеансами»; так издавна именуют любое переживание эротического характера. Утренние «телесеансы» вызывали на сто шестьдесят восьмой «хате» бурю эмоций, провоцируя самые невероятные мечты и желания.

Первоход почти не интересовался «сеансами» — вот уже третью неделю он не видел свою девушку Наташу, и воображение рисовало ему картины одна мрачней другой.

Кто знает — может быть, Натаха забыла о своем Саше? Может быть, за это время она уже нашла кого-то другого? Да и вообще — захочет ли девушка и дальше встречаться с бывшим арестантом?