Валерий Карышев - Москва тюремная

(Как выяснилось позже, это были рядовые «пехотинцы» из череповецкой и хабаровской группировок; еще с начала девяностых десятки групп провинциальных рэкетиров отправились «на покорение Москвы», предлагая наемнические услуги столичным структурам: ореховской, люберецкой, бауманской и коптинской.)

Эта же пятерка молодых бандитов-беспредельщиков сошлась между собой еще на «сборке», выработав единственно правильные, как им самим показалось, стратегию и тактику освоения новой территории.

Новички сразу же повели себя нагло и вызывающе. Один из них, отзывавшийся на кличку Карел, тут же согнал с нижних нар какого-то серого мужика, объявив, что отныне это — его место. Замечание Хили о том, что на «хате» спят по очереди, осталось без должного понимания.

— Ты-то сам спишь, когда хочется, — напомнил молодой бандит.

— Мне так положено, — коротко ответствовал «смотрящий».

— А мне почему не положено?

— А потому что сам ты — никто и звать тебя никак, — последовала справедливая оценка.

Лицо Карела налилось кровью, что свидетельствовало об обиде. Казалось, еще мгновение, и он набросится на Хилю с кулаками. Однако на лице новичка неожиданно промелькнуло нечто вроде осмысленности — примирительно хмыкнув, он произнес:

— У вас свои понятия, а у нас — свои. Мы же не заставляем вас жить так, как хочется нам!

— Еще чего не хватало, — процедил Хиля, неприязненно щурясь.

— ... вот и вы своих порядков не навязывайте, — закончил Карел.

— Ты хорошо подумал, прежде чем мне это сказать? — прищурился блатной.

— Лучше некуда, — хмыкнул собеседник, всем своим видом демонстрируя, что разговор закончен.

Конечно, во власти «смотрящего» было многое, но численный перевес был на стороне новичков. И неизвестно, как бы отнеслась к предстоящей разборке основная масса подследственных, то есть мужиков.

Борзых первоходов оставили в покое — по крайней мере, пока.

Первое время молодые провинциальные рэкетиры, прозванные на хате «спортсменами», особо не обращали на себя внимания. Никто из них не курил, не интересовался спиртным и наркотиками, даже не смотрел «сеансы», предпочитая им трансляции с чемпионата по боксу. Новички старались поддерживать спортивную форму: несмотря на жару, по сотне раз за день отжимались от пола, качались, упражнялись в армрестлинге. Жили они одной «семьей», и на общак, естественно, ни разу не отстегнули.

Сокамерники смотрели на них косо — особенно Хиля с тремя блатными, оставшимися в его окружении, и казалось, достаточно одной лишь искры, чтобы начался пожар...

То памятное июньское утро ничем не отличалось от тысяч подобных: уборка «хаты» шнырями, заезд баландера с тележкой, раздача хлеба...

С последнего все и началось: по тюремным законам, на одного арестанта положено полбуханки хлеба. Хлеб раздается буханками, а уж сами заключенные обычно делят его на равные части. Делается это обычно толстой ниткой — ножи в следственных изоляторах запрещены.

Так уж получилось, что Карел должен был разделить хлеб с каким-то стариком, заехавшим в сто шестьдесят восьмую три дня назад. Натянув нитку, молодой бандит разрезал буханку, небрежно сунув одну половинку соседу.

— На, жуй...

Неожиданно к Карелу подошел «смотрящий»:

— Постой, постой... Покажи-ка вторую половину...

Карел не стал противиться — он молча сунул Хиле свои полбуханки и, состроив такую гримасу, будто бы хотел плюнуть, спросил:

— А че?

Хиля взвесил обе половинки в руках, затем тщательно сравнил их — кусок Карела оказался немного больше. Неизвестно, случайно ли Карел обделил соседа или сделал это с умыслом, но уже через секунду сдержанный гул камеры прорезал хриплый бас «смотрящего»:

— Братва, крыса на хате!

— Где?

— Кто?

— Хата не потерпит крысу! — тут же откликнулись блатные из окружения Хили, и по их тону было понятно, что инцидент спровоцирован загодя.

— Братва, смотрите! У кого — у старика скрысятничал! И что?! Святое, казенную чернушку! — Хиля вызывающе высоко поднял руки с половинками хлеба.

Он хотел было что-то добавить, но не успел: удар кулака — и «смотрящий» отлетел к шконке, ударившись затылком о перекладину. И тут началось...

Первым бросился на Карела маленький, очень ловкий и юркий блатарь Адам из Звенигорода. В татуированной руке блеснул заточенный в лезвие черенок «весла», металлической ложки. Лезвие наверняка распороло бы Карелу живот, если бы бандиту не пришли на выручку товарищи. Грамотно поставленная подножка — и Адам, растянувшись на полу, сильно ударился головой о железную дверь.