Валерий Карышев - Москва тюремная

— ... а вообще, тюремный суд братвы, надо отдать ей должное, часто куда справедливей, чем официальный. Обвиняемых «по мохнатке» (А. К-ОВ ИМЕЛ В ВИДУ ПРЕСТУПЛЕНИЯ ПРОТИВ ПОЛОВОЙ НЕПРИКОСНОВЕННОСТИ И ПОЛОВОЙ СВОБОДЫ ЛИЧНОСТИ, С 131-й ПО 135-ю НЫНЕШНЕГО УГОЛОВНОГО КОДЕКСА. — Авт.) в следственных изоляторах обычно «опускают», то есть делают из насильников пассивных педерастов. Правда, в последнее время милицейские следователи часто подставляют «по мохнатке» тех, кого не могут раскрутить за действительно совершенные ими преступления. Мол, или берешь на себя старый «висяк», или мы сейчас «заяву» на тебя организуем. Кстати, во многих РОВД знают и используют семьи алкоголиков, в которых есть несовершеннолетние девочки. За «фуфырик» парфюма такие папа с мамой не только дочь научат «заяву» написать, но и подпишутся, что и их во все дыры трахнули...

(... )

А уж если не просто «мохнатка», а малолетняя... Тогда — все, готовь вазелин. И на зону потом пойдет «петухом», весь срок очком подмахивать будет да крыльями махать...

Особо отличившихся могут и убить. Был такой насильник из Солнечногорска, Черных — недели в камере не прожил. Недавно в «Матросске» еще один маньяк-насильник сидел, кличка Студент, за малолетними девочками охотился. Сперва его всей камерой изнасиловали, одновременно — это у братвы «вертолет» называется. Затем побили хорошенько, а затем «мойку» (ЛЕЗВИЕ. — Авт.) дали: мол, сроку тебе до рассвета. Был еще в Клину такой Грязнов, бомж с тремя судимостями. Закрыли его, бросили в камеру ИВС, а на следующий день нашли повешенным. Я сам в тот ИВС выезжал, сокамерников допрашивал. Спали, говорят, никто ничего не видел. Так самоубийцей и оформили...

(...) Что значит «адвокат», «защита», «презумпция невиновности»?! Да я бы этих маньяков и тех, кто малолеток да пацанчиков насилует, сам бы передушил, этими вот руками...

(ПУБЛИКУЕТСЯ С СОБЛЮДЕНИЕМ РЕЧЕВЫХ ОСОБЕННОСТЕЙ СОБЕСЕДНИКА.)

20 октября 1992 года подследственный Головкин переступил порог тюремной камеры.

Камера была небольшой: четыре «шконки», унитаз, раковина... Три «шконки» были заняты. Внимание первохода сразу привлек к себе пожилой мужчина, сидевший слева от двери. Землистое лицо, какое обычно бывает у людей, долго не видевших солнечного света, брыластые щеки, высокий лоб, огромные руки с причудливыми татуировками-перстнями на пальцах... Но больше всего впечатляли глаза: пронзительно-голубые, льняные, с белым накрапом гноя в воспаленных красных уголках. И под взглядом этих глаз Головкин невольно опустил голову.

— И тебе того же... Ты кто? — спокойно, почти без интонации спросил пожилой, выслушав торопливое «здрасте».

— Я... человек.

— А право так называться еще доказать надо, — неожиданно вставил его собеседник — плотный мужчина лет сорока. — «Закрыли» тебя за что?

— Как это «закрыли»? — язык Сергея прилип к небу, и фраза прозвучала невнятно.

— Да ладно, не кошмарь его, не видишь — первоход? — неожиданно в голосе пожилого засквозили нотки доброжелательности. — Давай к нам подгребай, не бойсь, не обидим...

Головкин несмело подошел поближе, осторожно поднял глаза на пожилого. Взгляд его — гипнотический, завораживающий — придавливал, точно бетонная плита. Но голос звучал на удивление ровно. Сперва новичку было предложено представиться: кто, откуда, чем на «вольняшке» занимался. Затем — рассказать, по какой статье тихий и скромный зооинженер с подмосковного конезавода попал в привилегированный специальный корпус № 9, предназначенный для особо опасных преступников.

— Ты кто такой? — пожилой пытливо взглянул на Головкина. — Не пидар? Не сука? И вообще — можно ли тебе рядом со мной стоять?

— А вы... кто? — ворочая пересохшим от страха языком, спросил арестант.

— Жулик, — последовало на редкость спокойное. — Вор. В законе я. — Удивительно, но несмотря на то что настоящие законники почти никогда не говорят о себе — мол, я «вор в законе», пожилой представился именно так. — А зовут меня...

Головкин не знал: его неудачная попытка вскрыть себе вены в камере ИВС Одинцовского УВД сильно всполошила следствие. Доказано: если человек твердо настроился на суицид, то его уже ничто не остановит. А уж если такой человек серийный убийца с явно ущербной психикой, то и подавно. Кто знает, что у него на уме?!

Смерть подозреваемого поставила бы на ходе следствия крест, оставив без ответов многочисленные вопросы: сколько трупов на совести маньяка, в одиночку он действовал или нет, а главное — существует ли «дядя Фишер», которого до сих пор искали оперативники?