Денис Гуцко - Бета-самец

«Готовься, уже скоро. Прямо сейчас. Готов?»

«Нет!»

Страх, черт возьми. Тот самый страх, с которым выскакивал из машины, выискивая в разрубленной фарами тьме силуэт человека: «Живой, пусть останется живой!»

Тогда, на трассе, со страхом справился быстро. Глядя на распластанное тело, подумал: «Не жилец», — и тут же следом, взахлеб: «Не я убил, не я!» И узел распустился, сердце перестало скулить. Траурную возню на виду у бывших шахтеров осилил без труда. А пятиминутного разговора с глазу на глаз со спокойной покладистой женщиной — боялся.

Что за блажь, Саша?

Из-под фонаря вышла молодая пара. Девушку догоняла связка воздушных шаров, бодаясь друг с другом и с ее плечом. Держа ниточку рукой, спрятанной в карман куртки, другой рукой девушка обнимала за плечи своего парня.

Не ожидал. По пути сюда подробно обдумывал, подбирал слова — чтобы коротко и ясно, по возможности с достоинством. «Позволите? Я ненадолго». Войдет, изложит. Скорбный излом в плечах. Чуть-чуть. Чтобы обозначить уважение к горю — но и статус свой соблюсти. В этой истории он исполняет функции посредника. Гражданин А, неумышленно причинивший смерть гражданину Б, имеет, что предложить гражданке В, вдове гражданина Б. Состоящий в приятельстве с гражданином А гражданин Г это предложение излагает. Только и всего. Проблема? Нет проблемы…

«Лучше использовать латинские литеры, — посмеивался он. — А то “гражданин гэ” звучит… с неуместным намеком, да. “Гэ” не должно доставаться тому, кто тащит из говна облажавшегося товарища».

Как бы то ни было, он изложит — ей решать.

Откуда паника, Саша?

Топилин затоптал окурок, покосился на щербатую, будто оспой изъеденную дверь подъезда — и со злостью отвернулся. Как трусливая девственница — сжимался и просил немного подождать. Казалось, попросту не сумеет войти. Сунется — и упрется лбом, шагу не сможет ступить: натурально — стена, куда ж ты прешь?

Позвонить Антону: «Слушай, здесь стена. Не могу. Ты лучше сам».

Парочка с шарами прошла мимо. Парень смеялся, энергично мотая головой. Девушка, улыбаясь, говорила жеманно: «Фууу. Перестааань».

«Нужно бы проще, Саша, проще. Мир пасет простота. Вперед, Саша, левой-правой, хватит сопли жевать».

Переглянулся с далеким фонарем.

В кармане пиджака заиграл мобильник. Топилин в этот момент затягивался, поперхнулся дымом. Вытащил мобильник: Анна.

— Саша, вы собирались прийти…

— Да-да, подхожу уже, — ответил Топилин. — Рядом.

— Алло? Саша, вы меня слышите?

— Анна Николаевна, я возле подъезда, буду через минуту.

— Хорошо.

За оспяной дверью распахнулось дореволюционное парадное. Каменный гулкий пол. Свет еле-еле сочится в слуховые окошки. Смертельно разит мочой. Лестница широкой спиралью уходит вверх, к черной глазнице купола.

«Позволите? Всего на пару слов», — мысленно повторял Топилин, вдыхая трущобный аммиак.

На втором этаже свернул с лестничной площадки в освещенный коридор. В который раз за эти дни — унылая, набившая оскомину картина. Возле дверей квартир выставлены коробки, санки, обрезки плинтусов, ведра, веники, всевозможные шкафы, буфеты, горки: двухметровые амбалы и пигмеи-пузанчики, с клеенкой вместо стекол, с навешенными на врезанные «ушки» замочками. Разномастный хлам, тянувшийся прерывистыми шеренгами по обе стороны коридора, смотрелся как разбитое ополчение, которому почему-то именно он, Топилин, проводит последний смотр. Сейчас дойдет до конца строя, даже не утруждая себя командирским рыком, махнет: «Разойдись», — и все эти хмурые вещи, гремя и поскрипывая, унося погибших и раненых, уковыляют в небытие.

Нужная квартира, двадцать седьмая, под самой лампочкой. Возле двери тумбочка с замком, лыжи, укутанный тряпкой таз.

— Саша, вы? — послышалось из-за двери, едва он подошел.

— Я. Простите за опоздание. Пробки. И за беспокойство еще раз простите.

Дверь открылась. Последние слова договаривал, стоя перед Анной лицом к лицу.

Скулы тяжеловаты для таких тонких губ. Глаза чуть раскосые, остренький нос. Лицо, в которое всматриваешься, гадая: красивое — нет? Антон, к примеру, всматриваться не любит. Его женщины — галерея эталонов. Разные, но считываются с первого взгляда.

«Тьфу ты! Лезет этот Антон! Достал!»

— Может, все-таки пройдете? — повернувшись к Топилину спиной, она двинулась вглубь квартиры.

— Извините. Замотался.

Повесил плащ на крючок возле занавешенного зеркала. В лежбище пыльной женской обуви поискал глазами тапки.