Денис Гуцко - Бета-самец

От прилавка они не отходят, а раньше хаживали в близлежащие кафешки, где вечный гвалт и роится рыночная пьянь. Брали кофе в пластиковых стаканчиках, садились за стол. Минут через пять, когда они замолкали, обменявшись первыми обязательными вопросами: «Как дела? Как бизнес?» (Топилин каждый раз давал понять, что Валюшина овощная торговля в его глазах хоть и небольшой, а бизнес), — кто-нибудь из перегарных мужичков подходил стрельнуть сигаретку или червончик. Иногда прогуливались вдоль общепитовского ряда, вдыхая густую вонь, настоянную на пиве и укропном отваре, в котором готовили раков. Мерзейшая вонь на свете. Валюша ее уже не замечает. Отвар выливают в зарешеченную ливневку, но ливневка давно и навсегда забита. Ветки укропа и раковая шелуха лежат гниющей грядкой. Можно идти, растягивая любезную беседу: как дела, как бизнес, — и ловить взглядом высунувшийся навстречу тебе кончик клешни, рачью ножку, ощерившийся лепестками хвост.

— Какие люди! — Валюша заметила его издали.

Она почему-то не любила здороваться. Возможно, отсутствие приветствия считала знаком дружеских отношений.

— Мимо проезжал, — пояснил Топилин, становясь у прилавка.

— Всю область замостили? Или еще остались куски?

— Еще остались. Но мы стараемся. Как у вас?

— Да коптим помаленьку. Картошка, зараза, подорожала. Стали меньше брать.

— Может, временно? Пока к новым ценам не привыкли.

— Может, временно, — согласилась Валюша. — Посмотрим. Как сам?

— Да в норме.

— Как мама?

— Тоже. Спасибо.

Мимо них под крики «Ноги! Ноги!» прокатилась тележка со свиными головами. Одна из голов показала Топилину язык.

Качнувшись, Валюша прислонилась к прилавку боком.

— Слышала, ты человека насмерть сбил.

Топилин скривил губу.

— Да нет. Не сбивал.

— Брешут?

— Да брешут.

— А-а-а, — протянула Валюша. — Побрехать у нас любят.

Ему тяжело с ней встречаться. Но это необходимо. Как необходимо «поплывшему» боксеру вдохнуть нашатыря. И Топилин, всегда спонтанно, наведывается на Северный рынок, постоять у овощного прилавка, переброситься с базарной матроной короткими бессмысленными фразами, словно шифровками: «Как все паршиво для тебя повернулось, Валюша… Да и ты, Санек, как я погляжу, не шибко счастлив».

— Вам вроде крытый павильон обещали построить?

— Обещали. Даже деньги собрали. В счет будущей аренды.

— И что?

— Обещают. Может, даже построят. Экскаватор вон в июне пригнали. За мясным стоит. Плиткой мостить, я так понимаю, вы будете?

— Да наверное. Кто ж еще.

Обмен информацией, ради которого он сюда пришел, состоялся: все по-прежнему, ничего не изменилось. Но приличия ради нужно хоть немного продлить беседу. В этот раз это особенно сложно. Собравшись с силами, Топилин расспросил Валюшу о стоимости аренды, о том, насколько рентабельней торговать самой, чем нанимать. И, случайно покрутив головой, понял, что следует торопиться. От рыбного ряда со стопкой пластмассовых ящиков в вытянутых руках к ним направлялся Руслан, Валюшин сын от первого брака.

Сложен он был отлично: кряжист, разнузданно плечист. В жаркую погоду любил ходить по пояс голый — весь такой бугристый, тугой. Сводных братьев-сестер у Топилина не было. Но знакомя его с мальчиком Русланом лет десять тому назад, Валюша сказала так: «Считай, твой сводный брат. В каком-то смысле». Все эти годы, правда, обходилось без братаний — но и Топилин не зевал, вовремя успевал ретироваться.

— Ла-а-адно, — протянул он, закругляясь. — Мимо проезжал. Дай, думаю, заскочу.

— Будь здоров.

— И вам не хворать.

И Топилин отправился к выходу.

Нет, дело не в позициях. Положение второго человека при Антоне Литвинове нисколько не тяготило Топилина. Это место он занял сознательно и расчетливо, без трагического заламывания рук. В отличие от многих, прогнувшихся позднее — и против собственной воли.

С самого начала, с судьбоносных посиделок в «Версале», он понимал, что рано или поздно вожаком в их тандеме станет Антон Литвинов, у которого вся родня при портфелях, дальняя — при портфельчиках. Выбор все равно был — нулевой. Страну будто посадили в тюрьму пожизненно. Городами правили вчерашние карманники. Народонаселение — кто скрипя зубами, кто с огоньком неофитов — осваивало азбуку «понятий». Кооператоры откупались от братвы. Власть изображала власть. И всех, казалось, устраивало. Но не могло быть долгим правление урок. Не наблюдалось в этих людях страсти к порядку, без которой долго ведь не поцарствуешь. Не понимали они пользы системности.