Валерия Перуанская - Кикимора

Он ушел, а она, забывшись от счастья, побежала на дачу, чтобы вместе, всем троим, порадоваться благополучному исходу. Ее вернула на землю Таня, став на пути и протягивая бумажку с номерами телефонов: своего домашнего («если Вадим Петрович уже пришел с работы»), служебных мужа и брата. «Пусть скорей едут», – приказала она им через Анну Константиновну.

На станцию она уже не бежала сломя голову, как за доктором, а шла размеренно. В ней родилась и росла с быстротой, с какой растет надуваемый воздушный шар, надежда, распирая ее предвкушением, что все прекрасным образом обойдется. Как обошлось у Антона Николаевича с сердечным приступом, так и дальше все войдет в свои берега: Таня перестанет горячиться, поймет, что нельзя так грубо и жестоко обращаться с отцом. И другие всякие ее несправедливые соображения и подозрения отступят перед опасностью для его жизни криков и волнений.

Когда же легко дозвонилась и до Вадима Петровича и до Николая Антоновича и толково, не волнуя их напрасно, все объяснила, а они поняли и обещали скоро быть, то еще больше утвердилась в скором мирном исходе. У Тани было время опомниться, не какая-нибудь она неотесанная баба. Поостынет и разберется.

Анна Константиновна в этот момент так поверила в убедительность и неопровержимость своих соображений, что вовсе упустила из виду, сколько раз за жизнь приходилось сталкиваться (и каждый раз заново это открывать и заново огорчаться), что не существует на свете абсолютно убедительных и неопровержимых слов, а все зависит от того, к кому они обращены... Опровергнуть, не понять можно решительно все слова и доводы.

Но сейчас она об этом, как и всегда раньше, забыла и шла со станции так, словно к ее усталым ногам прикрепили моторчики, которые помогают ей шагать едва касаясь земли.

Радостно улыбаясь, доложила – как бы по-родственному – Тане, что дозвонилась быстро, что Вадим Петрович и Николай Антонович все поняли и обещали быть часа через два. Ждала ответной родственной радости, но Таня, каменно ее выслушав, бросила отрывисто:

– Хорошо. Ладно.

Едва уловимым движением она взяла что-то позади себя, протянула Анне Константиновне. Сумка и жакетка, которые, видимо, загодя приготовила. Слов ей не потребовалось: Анна Константиновна послушно взяла сумку и жакетку и направилась к калитке, забыв от новой обиды и разочарования сказать «до свиданья».

Однако, отойдя порядочно от крыльца, как споткнулась: нет, не может она уехать! Будь что будет, а – не может, и все тут. Оглянулась. Таня, задрав голову, осматривала сирень, искала, наверно, завязи.

Анна Константиновна защагала обратно к ней.

– Можно мне к Антону Николаевичу зайти, попрощаться? – Голосом она стояла перед Таней на коленях. Да и несчастными глазами тоже.

Та быстро обернулась: как, вы еще здесь? не испарились? – было нарисовано на ее лице. Но ответила почти любезно, предупредительно:

– К сожалению, нет. Папа уснул после укола.

– Может быть, я подожду?

– Ну зачем же? Долго ведь придется ждать. – Сейчас казалось, что она наконец пожалела бедную пожилую женщину, посочувствовала ей.

Анна Константиновна оживилась, взбодрилась:

– А куда мне спешить? У меня времени много. Я не буду вам мешать, а на скамейке посижу...

– Мне не хотелось бы, чтобы между нами осталась неясность, – сказала тогда Таня колюче-вежливо. – Вам здесь делать нечего. Неужели до сих пор не уразумели? И вообще я никому не позволю волновать и расстраивать папу.

Воздушный шар внутри Анны Константиновны выпустил остатки воздуха. Она согласно кивнула и пошла прочь.

Уже протянула руку к калитке, но опять остановилась.

Ладно, ладно, пусть Таня что хочет говорит, а ей, Анне Константиновне, все равно нельзя уехать, пока не подоспеет подмога. Мало ли что может произойти? Таня в доме одна, и соседей никого не видно, кто за Андреем Андреевичем, в случае чего, побежит?

Анна Константиновна тайком проскользнула между кустами смородины к скамейке под сосной. Здесь, за зеленью, ее не видать, а она ничего не упустит.

И верно. Видела Таню, мелькавшую хлопотливо между деревьями, то уходящую в дом, то выходящую в сад. Что-то она носила, вытряхивала, развешивала на веревке – хозяйничала. Быстрая, проворная. Руки испачкать не боится, одобрила Анна Константиновна. Не гляди, что в модных джинсах.

Потом к забору подкатил ярко-красный лакированный автомобиль. Хлопнули дверки: хлоп. Еще раз – хлоп. По дорожке торопливо прошли двое мужчин, продолжая какой-то свой, видно, давно начатый разговор.