Валерия Перуанская - Зимние каникулы

– Господи, – сказала Майя вслух, но ее никто не услышал. Все еще спали.

Господи, вздохнула Майя, на этот раз про себя. Своих же, самых близких людей приходится теперь больше всего бояться: сколько раз тебе говорили, предупреждали, зла тебе, что ли, желали?.. И пойдут.

А они еще главного не знают.

Лучше бы совсем, насмерть разбилась. И ничего бы тогда не было. Ни института, из которого ее исключили за неуспеваемость, ни больницы, ни мерзкого, пошлого Вадима.

Вся картина встала у нее перед глазами: как она сорвалась с места, когда Вадим ни с того ни с сего вздумал ее лапать, тащил в другую, темную комнату (за кого он ее принял?!), как она от него отбилась (а он в пылу жестокого разочарования грубо обругал ее), выскочила в переднюю, а Люська за ней: да ты что? да куда ты?.. Сдурела, что ли (это уже поостывший Вадим возник в проеме двери, загородив его плечами от косяка до косяка, а головой едва не упираясь в притолоку)?.. Она не отвечала, лихорадочно, не попадая в рукава, одевалась, и ей мерещилось, что франтоватый Вадим насмешливо смотрит с высоты своего великолепного роста на ее старенькую, еще школьную шубейку.

Сперва-то ей и рост понравился, и вообще Вадим произвел на нее впечатление, что верно, то верно. Невзрачных недомерков Майя не признавала. В их сторону не глядела. А если они перед ней назойливо возникали, то смотрела сквозь. Что У них там в душе, какие алмазные россыпи, ее не интересовало. Сколько родители ни внушали, что не внешность главное. Приводили в доказательство бывшего мужа Вики, Майиной родной сестры. Главное или не главное, но уж во всяком случае не последнее. Майя всегда видела – в будущем – рядом с собой именно красивого мужчину (чтобы их обоих мог снять любой фотокорреспондент для цветной вклейки в молодежный журнал, например). На некрасивого или просто обыкновенного ей не хватало воображения.

...Шапку она натягивала уже на лестнице и пуговицы застегивала в лифте.

На улице после духоты прокуренной комнаты ей показалось, что очутилась в другом мире. Чистом и прекрасном. Морозный воздух, золотистые блестки инея в ночной темноте и тишине. От грохота магнитофонной музыки у нее прямо-таки разболелись уши. На полную катушку запустили, соседи стучали в стенку, но Люська не обратила на их сигналы никакого внимания: ничего перебьются. Вообще-то Майе это не очень понравилось, но все остальные Люську радостно одобрили.

Возле подъезда Майя немного постояла, не признаваясь себе, что нарочно медлит, ждет, чтобы Вадим, как она его ни ненавидела и ни презирала, выбежал за ней следом, догнал. Извинился бы, что ли. Жди.

Всем им одного надо, вспомнив прошедшую ночь, вывела свой горький итог Майя, хотя отрицательного опыта у нее и было, что тот же Вадим – не из ее мира и обычного окружения. Но сейчас и его было достаточно, чтобы разочароваться во всей мужской части рода человеческого. И исключить из рассуждений все, что помешало бы страдать полной мерой: Майе хотелось страданий.

...Люська тоже хороша. Называется – подруга. Что она, не знала этого Вадима?.. Да и вообще – что-то не видела Майя никакой настоящей дружбы, о ней только в книжках красиво пишут и в кино показывают. Если еще кому-нибудь нравишься, тот тебе «друг», а чтобы бескорыстно?..

Пострадавшая Майина голова была странно легкой, словно отдельно от нее плывущей, но в то же время никуда не уплывающей, и отчего-то это странное физическое состояние еще усугубляло и приправляло горечью охватившую Майю вселенскую печаль.

Из коридора открылась дверь, щелкнул выключатель, свет резанул Майю по глазам и вернул к действительности. В знак протеста она натянула на голову одеяло.

– Подъем, подъем, женщины, – голос был знакомый. Та самая сестра, которая ночью укладывала Майю в постель. – Сейчас температуру померим, держите-ка градусники.

С Майи стягивали одеяло. Она за него держалась:

– Не трогайте, мне смотреть больно! – Круглый матовый шар светильника висел прямо над головой.

– Свет мы тогда погасим, – покладисто отозвалась сестра. – На улице уже рассвело.

– В других больницах прикроватные лампочки есть, – сказала больная за Майиным изголовьем.

– Так это в новых больницах. Я в Филях лежала...

– Зато там холодно, а у нас какие стены? – заступилась за честь родного лечебного учреждения сестра.

– Только это у вас и есть, – проворчала та, что через проход от Майи. Она спустила на пол худые, голые над серыми пушистыми носками ноги.

– Скоро ремонт будут делать, попадете после него к нам – ничего не узнаете!