Виктория Лебедева - В ролях (сборник)

Дарька запрыгала с новой силой:

— Мама, мама, клубничка!

На раскладном столике у входа в метро громоздились пластиковые коробочки с клубникой. Ягоды были огромные, яркие, — так и просились в рот.

— Мама! Ну мама же! — канючила Дарька.

Катя молча полезла в кошелек и отсчитала восемьдесят рублей. Вздохнула. Даже не полкило, граммов триста от силы. Дарька вцепилась в коробку и до самого дома держала обеими руками, точно драгоценность, не выпускала ни на секунду, так что через дорогу пришлось переводить ее, придерживая за капюшон.

Дома Катя посадила Дарьку за стол, тщательно вымыла клубнику водой из фильтра, переложила в блюдце:

— На вот, ешь… Дашенька, послушай…

Дарька сунула самую большую ягоду в рот и раскусила — и тут же сморщилась как от зубной боли, выплюнула все на клеенку:

— Мама, кисло!

Вид у нее стал несчастный.

Катя молча вытерла со стола, а клубнику щедро посыпала сахарным песком:

— Вот. Теперь будет сладко.

Дарька принялась есть. Она откусывала клубнику крошечными кусочками и макала в сахар. По подбородку тек красный сок.

— Опять вся обсвинячилась! — усмехнулась Катя. — Даша! Я должна с тобой серьезно поговорить.

— Угу, — промычала Дарька, не поднимая глаз, и ткнула ягодку в сахарную горку.

— Доктор… Ты когда вышла, мне доктор вот что сказал… Да не торопись же ты так, подавишься! Так вот… Доктор мне сказал вот что… Мне сказал, что… — слова подбирались с трудом. И зачем только он велел Дарьке выйти, а? Не пришлось бы теперь мучиться! — Доктор сказал, что ты болеешь из-за того, что… В общем, ты болеешь из-за Тимофея…

Дарька застыла с клубничиной во рту.

— Понимаешь, — продолжала Катя как можно более мягко, — Тимофей уже старенький, и у него на шерсти… Его шерсть… Знаешь, бывает кошачья перхоть… У котов тоже перхоть, как у людей, только она такая… ядовитая, что ли… Особенно если котик старый. Особенно тогда… И поэтому у тебя насморк все время. И горло тоже… — Катя совсем запуталась.

— Ты всё врешь! — сказала Дарька серьезно.

— Зачем мне врать, сама подумай? Мне доктор сказал, что Тимофея придется…

— Ненавижу тебя! Тебя и папу! Я всё про вас знаю! Вы его на улицу выгоните, чтобы он там умер!

— Но, Дашенька, я же…

— И не нужно мне твоей клубники! — Дарька оттолкнула блюдце, и по нему покатилась одна самая маленькая ягодка — последняя. На глазах у Дарьки уже закипали крупные слезы.

— Но, Дашенька, я же совсем не это собиралась сказать! — попыталась возразить Катя и сделала шаг к дочке — хотела прижать к себе, погладить по голове. Только Дарька ее руку оттолкнула.

— Уходи! Ты плохая! Ты злая! — крикнула Дарька. Вскочила и бросилась в свою комнату.

Катя поймала ее уже в коридоре, больно ухватив за предплечье.

— Да подожди ты! — крикнула она. — Стой, тебе сказано!

Что-то сорвалось внутри, и она тоже теперь кричала, а Дарька вся сжалась в комочек и стала приседать на пол, чтобы укрыться от Катиной ярости, но Катя не дала, рывком поставила обратно на ноги.

— Чтобы ты его больше не трогала! Чтобы я этого больше не видела! — кричала Катя в бешенстве. — Надоели твои бесконечные сопли! Я каждую неделю на больничном из-за тебя! Кота тебе жалко? А мать с отцом не жалко?!

Дарька ревела и вырывалась. И кричала:

— А я буду, буду его трогать! Он мой!!!

И Катя в сердцах хлестала ее пониже спины — сначала рукой, а потом подвернувшимся под руку зонтом:

— Не будешь трогать! Только попробуй! Я тебе такого кота покажу!

И тут Дарька внезапно вывернулась. Катя не смогла ее удержать. Дарька уже летела, падала навзничь и грохнулась посреди коридора, больно ударившись локтем. Тут же села, схватившись за ушибленное место, — и разревелась с новой силой.

— Дашенька, солнышко, ушиблась?! — Катя бросилась было поднимать дочку, но та, помогая себе здоровой рукой, испуганно отползала в конец коридора, пока не уперлась спиной в стенку и не забилась в угол.

— Господи, что я делаю… — пробормотала Катя, потирая висок, опустилась перед Дарькой на корточки. — Дашенька, родненькая, ну прости меня! Ну не плачь! Где больно?

Дарька жалась в углу, глядя на Катю с ненавистью.

— Уходи! Мне больно! Уходи!

Катя с трудом подняла дочку на руки и стала укачивать как младенца; Дарька, обхватив ее за шею, сладко плакала и бормотала: «Не люблю тебя! Не люблю», — а из кухонного прохода эту мизансцену без любопытства наблюдал хозяин.

Потом они вместе поплакали и договорились. От папы решено было держать аллергию в секрете, а Дарька поклялась, что больше не станет целыми днями таскать хозяина на руках. Конечно, Кате приходилось за ней бдительно следить. Застукав дочку на месте преступления, она строго качала головой и делала суровое лицо, а Дарька, стушевавшись, осторожно опускала Тимофея на пол. Катя мыла и мыла, так что даже Сергей был удивлен — уж на что он любил чистоту в доме, но и у чистоты должны быть разумные пределы.