Ирина Степановская - На богомолье

— Ишь тетка как старается! — раздался над ней чей-то удивленный, теперь уже явно мужской, молодой голос, и люди опять расступились, пропуская идущих. Впереди яркой группы молодых людей и девушек в мини-юбках, но в платочках на головах выступал краснощекий парень с золотой цепью на шее, с «пивным» животом, бочонком нависающим над дорогим кожаным ремнем.

— Дай ей денег! — кивнул парень одному из своих приятелей, находившемуся к Марии ближе всех, и тот небрежно вытянул из кармана пачку пятисотрублевок и кинул одну купюру Марии. Та в это время почти лежала в пыли, уткнувшись головой в руки. Пятисотка упала от нее в двух шагах. Мария не могла поверить такому счастью.

— Спаситель! Избавитель! — закричала она. — Дай тебе, Господи, здоровья и всяческих благ! — Она осенила компанию широченным крестом, а когда закончила свое благословение, увидела, как чья-то сухонькая, маленькая лапка быстро утягивает деньги в сторону и прячет их куда-то в кучу тряпья.

— Это же мне парень деньги дал! — дико закричала Мария и, в ужасе, что деньги украдут, спрячут от нее, кинулась на неизвестного похитителя, но не смогла быстро подняться с распухших колен, и людская толпа сзади нахлынула на нее, опрокинув в пыль, а впереди сомкнулась, невольно скрывая вора в своей жадной пасти, и понеслась, оттаптывая Марии руки и ноги, мимо нее в монастырь.

Сколько времени она провела так, на земле, Мария не помнила. Даже воспоминание о Сереже, который должен был ждать ее во дворе, отступило на второй план. Вся ее душа одеревенела. Медленно, плохо сознавая себя, Мария встала на четвереньки, потом поднялась в полный рост и огляделась. Мимо нее все так же шли люди. Очередь к иконе двигалась медленно, но непреодолимо, как когда-то текла очередь к мавзолею Ленина. Мария решила тоже идти, и хвост очереди, уже извивающийся и тонкий, втянул ее за собой в ворота.

«Никто не сумел мне помочь, последняя надежда теперь на тебя, покровительницу всех матерей! — думала Мария. — Заступницу всех невинных, обиженных, всех скорбящих по детям!»

Она вступила внутрь церкви, и ее обдало запахом разгоряченного воска, пламенем свечей. Очередь, руководимая умелыми служителями, выстроенная теперь в определенный порядок, двигалась к алтарю. Пение, доносившееся будто с небес, выворачивало душу. Руки и ноги у Марии задрожали, пальцы сковала холодная судорога — их невозможно было разжать, в то время как голова горела огнем, губы шептали молитву и вперемешку наивные короткие слова — мольбу о помощи.

Люди задерживались у иконы недолго — служители монастыря направляли поток верующих так, чтобы каждый пришедший мог высказать те слова, с которыми шел, приложиться к окладу иконы — сама она была спрятана под обычным оконным стеклом, — и тут же разворачивали людей назад, к другому выходу.

Спертый воздух, непрерывное бормотание верующих, густой голос священника и пение тонких женских голосов — все это оказало на Марию впечатление, близкое к дурноте. Изо всех сил впилась она ногтями себе в ладони, чтобы не упасть. Ее кулаки, покрытые красной шершавой кожей, с белыми выступами костей, напоминали спелые плоды, готовые разорваться от малейшего прикосновения. Но вот она приблизилась к иконе, остановилась и робко взглянула вверх. Блик стекла на темно-красном с золотом фоне не дал ничего увидеть.

«Она скрыла от меня свой небесный лик, потому что я недостойна!» — вдруг громом прогремело в душе Марии, но, инстинктивно повинуясь не ему, а интуитивному пониманию законов отражения света, Мария присела, а потом, наоборот, поднялась на цыпочки, пытаясь отыскать положение, откуда неприятный блеск стекла не будет виден. Другие люди стали уже наступать на нее. Она отчаянно задвигала головой, и наконец изображение Богоматери проступило: темное лицо с огромными глазами под неестественно большим сводом покрывала, украшенного жемчугом и камнями, смотрело прямо на нее. И не было в этих глазах ни сочувствия, ни соединяющей всех матерей боли. Они смотрели на Марию строго и осуждающе, проникая в самую ее суть, а маленький, такой же большеголовый ребенок со взрослым лицом, сидя у Богородицы на руках, словно жил отдельно от матери какой-то своей жизнью.

«Но что же я могу сделать?! Я так слаба, но я так стараюсь!» Слезы полились из глаз Марии, колени подогнулись, и, простирая руки к иконе, она уже готова была упасть перед ней. Тут же в мгновение ока двое зорких служителей как по команде подхватили женщину под руки и оттащили подальше.