Ирина Степановская - Под крылом доктора Фрейда

Будь жители одного из московских районов меньше заняты своими делами, они обязательно обратили бы внимание на то, что каждый рабочий день, в семь сорок пять утра, в одном переулке прямо рядом с метро останавливается старый автобус. И ровно в восемь он отъезжает. Не заметить автобус в принципе невозможно — он единственный такой во всей Москве: у него вислый зад с глушителем, плюющимся сизым дымом, округлые бирюзовые бока и яркая малиновая крыша.

На ветровом стекле вверху и сбоку красуется изображение некоего господина. Седые волосы аккуратно зачесаны на пробор, благообразная белая бородка аккуратно подстрижена. Издалека — грустный политический деятель начала прошлого века, озабоченный судьбами человечества. Если лицо было бы посытнее, потолще — человек этот был бы вылитый сенатор типа Сергея Миронова. О чем думает, в чем сомневается, о ком скорбит этот человек? Может быть, о нас с вами?

Чтобы у праздного наблюдателя не возникло сомнений в том, чей именно портрет помещен на стекле, под рисунком подпись: «Основоположник психоанализа Зигмунд Фрейд». По всей видимости, портрет этот выдран либо из учебника, либо из Большой медицинской энциклопедии. Пассажиры автобуса к нему давно привыкли. А кто и когда его повесил, никому уже и не интересно.

В автобусе из Москвы на работу в загородную психиатрическую больницу ежедневно ездят доктора. Они не любят, когда к ним подсаживаются чужие, — гораздо приятнее, когда в салоне нет посторонних лиц. Да и разговоры в дороге самые что ни на есть интеллектуальные — редко когда о кулинарии или о детях, гораздо популярнее обычные больничные сплетни — кто с кем переспал и кого на какое место назначили.

Раскрасил же это чудо на колесах один выздоравливающий больной еще при старом главном враче, лет двадцать пять назад.

— Вон, крыша поехала! — слышатся по отделениям разговоры больных — и это означает либо начало, либо конец рабочего дня. Хотя в принципе в эту подмосковную больницу можно легко добраться и на электричке. «У вас — Красная стрела, у нас — Красная Шапочка», — любят пошутить доктора.

Новому, теперешнему, главному врачу больницы Александру Борисовичу Преображенову тоже не хочется расставаться с автобусом. И он после института еще практикантом ездил на работу именно на нем, от той же самой станции метро. Когда же Преображенов стал больничным начальником, он, не без помощи родственников больных, отремонтировал старый автобус и до сих пор держит его в больничном хозяйстве — как символ, как фетиш, как память о своей молодости.

Дима остановился перед дверью с табличкой «17-е отделение».

— Нам сюда, — сказала старшая сестра и нажала на кнопку дверного звонка. На другой табличке, рядом, было написано: «16-е отделение» — и стрелочка, подрисованная синим фломастером, указывала вверх.

Здание было старым, двухэтажным, красного кирпича и стояло в стороне от асфальтовой дороги среди высоких сосен. От автобусной остановки к нему вела тропинка, сплошь усеянная рыжими и серыми от старости, высохшими иглами.

«Куда-то я попал?» — подумал Дмитрий.

В двери послышался скрежет замка. Секундная пауза — их разглядывали в глазок. Наконец дверь приоткрылась.

— Вы к кому? — В проеме показалась женщина лет пятидесяти, в сильных очках и голубой медицинской пижаме. Узнав старшую сестру больницы, она отступила с видом одновременно заискивающим и напряженным.

— Я к вам на работу молодого доктора привела. Главный врач приказал.

Подслеповатая сотрудница посторонилась и пропустила их, как показалось Диме, с тайным вздохом облегчения. Когда они вошли, она снова закрыла дверь на ключ.

— Вот, принимайте! Альфия Ахадовна, я думаю, будет рада. — Старшая сестра с ног до головы окинула Диму оценивающим взглядом и добавила игриво: — Хлеб-соль-то есть?