Анджей Щипёрский - Начало, или Прекрасная пани Зайденман

— Какой смешной человечек.

Павелек признал, что Куявский человечек смешной. Но спустя неделю, когда их свело совместное дело, портной вспомнил о Монике:

— Вам, пан Павелек, привалило истинное счастье.

— Что вы имеете в виду, пан Куявский?

— Та барышня на Маршалковской, что была с вами. Какая совершенная, законченная красота…

На какое-то мгновение он заколебался, потом покачал головой и добавил:

— Законченная? Да что я говорю. Она красива беспредельно…

Павелек признал, что Куявский человек умный, ценитель искусства, серьезный знаток.

Он любил Монику, но любил также пани Ирму. Это были два различных чувства. С Моникой он хотел прожить всю жизнь, с пани Ирмой — несколько часов. Вместе с Моникой хотел стареть, возле пани Ирмы достигнуть зрелости. Но жил он в жестокое время. Мечты не осуществились. Первое признание в любви он сделал пани Ирме, лишь когда та была уже очень старой женщиной, на террасе кафе на авеню Клебер в Париже. Было то спустя тридцать лет после смерти прекрасной Моники. Ни одна из этих женщин не успела повлиять на внутреннее формирование Павелека. Женщинам, которые оставили след и знак в его жизни, предстояло появиться позднее. Но пани Ирма и Моника помогли ему свыкнуться со смертью. Он сохранил благодарность.

Однако в то утро, рассматривая свои руки и вставая с постели, он не испытывал благодарности. Был бодр и исполнен самых серьезных намерений. Он решил, что сегодня раз и навсегда покончит с любовью к пани Ирме и все свое сердце отдаст Монике. Верил еще пока, что является хозяином совершаемого им выбора. Верил в свободу. Следует извинить его. Ему еще не было девятнадцати лет.

Он мылся холодной водой, фыркал, был почти счастлив. Правда, не до конца, поскольку снова вспомнился ему Генек Фихтельбаум. Друг со школьной скамьи. Ученик вероисповедания Моисеева, Генек Фихтельбаум. Лучший друг детства, юношеских лет и ранней зрелости. Генек Фихтельбаум, который помогал Павелеку решать задачки по математике. Капризный, красивый, темноволосый, сосредоточенный.

Бывали минуты, когда они ненавидели друг друга. Генек надувал губы.

— Наплевать мне на тебя, Павелек! — говорил он и уходил между деревьями Саксонского сада, невысокий, противный, с ранцем на спине. Павелек в бессильной ярости пинал ногой каштаны. Они ненавидели друг друга. Случалось, что жестокий Генек возвращался. Надув губы, смотрел под ноги, тоже пинал каштаны.

— Так и быть, — говорил он, — можем вместе дойти до Крулевской.

Но случалось, что Павелек бросался вдогонку за Генеком.

— Стой! Погоди! Я иду с тобой…

Они были индейцами. Были абиссинцами. Генек набрасывал на плечи клетчатый плед и говорил Павелеку:

— Я Хайле Селассие! [3] Хайле Селассие I (1892–1975) — император Эфиопии в 1930–1974 гг. Ты командующий моими войсками.

Иногда Павелек отнимал плед и сам становился императором. Они издавали военные кличи. Итальянцы бежали. Генек стрелял из пушек, Павелек из пистолетов. Целились из луков, метали копья.

Генек Фихтельбаум любил сладости, Павелек фильмы. Они препирались. Генек хотел съесть шоколад, Павелек пойти в кино. Они спорили, ибо расставание было бы невыносимо. Шоколад стал бы приторным, фильм — скучным. Они были друзьями, каких людям взрослым не встретить никогда. Умирали друг за друга в игре, но были готовы умереть по-настоящему, поскольку не понимали еще, что такое смерть, и потому не боялись ее, для смерти им не хватало воображения.

Потом воображения уже хватало. В 1940 году Генек Фихтельбаум отправился в гетто. Спустя два года бежал и появился у Павелека. Павелек устроил его в прекрасном укрытии у одного часовщика. Генек Фихтельбаум поселился на чердаке. Павелек доставлял ему туда книги и вести. Генек бунтовал, капризничал. Испытания, перенесенные в гетто, бледнели в его памяти. Сидение на чердаке было для него мучительно.

— Это тюрьма! — говорил Генек Фихтельбаум.

— Ради Бога, Генек, образумься. Где тебе будет лучше? Ты должен набраться терпения.

— Я хочу выйти на улицу, Павелек.

— Исключено!

— А я выйду!

— Кретин, идиот, болван, — кричал Павелек.

Генек подчинялся. Потом уже не мог вынести жизни взаперти. Павелек устраивал скандалы.

— Вот видишь, все в порядке, — невозмутимо говорил Генек Фихтельбаум. — Я был в городе и жив. Ничего не случилось.

— У тебя нет совести! — кричал Павелек.

Они были друзьями. Генек вновь уступал. Не из страха за жизнь, но из любви к Павелеку. Однако спустя два месяца он бесследно исчез. Павелек страстно молился. Проходили недели, известий не было. Прошла вся зима. Генек уже не существовал. Только среди ночи, в темноте, Генек появлялся и подавал знак. Это знак жизни, думал Павелек и засыпал. А наутро его будили женщины. Пани Ирма и Моника. Все трое возникали из снов Павелека. Но наяву Генека Фихтельбаума все не было. По-прежнему пребывал в пугающем отсутствии. Умер, думал Павелек в течение дня. Однако ночью Генек приходил снова и подавал знак.