Анатолий Постолов - Речитатив

– Доктор, вам сколько лет, если не секрет, конечно?

– Мне будет сорок шесть.

– А-а, ну так вы еще два-три годика поживете, как Чебурашка глазками хлопая, а потом я на вас посмотрю…

Григорий неожиданно посуровел и уставился на вешалку, стоявшую в углу комнаты.

Юлиан выжидательно помалкивал.

– Дальше – еще хуже, – продолжил пациент. – Шестьдесят, если доживу, конечно, это как тупик.

– Шестерка по-моему самая безобидная цифра, – усмехнулся Юлиан. – Ни к чему не обязывает…

– А что вам шестерка напоминает?

– В карточном смысле лучше, конечно, туза иметь на руках.

– Да это же удавка, доктор, петля! И вам голову в нее совать не надо, она сама вас найдет. Вот в шестьдесят все главные беды и начинаются: поясница никогда не болела? Будет. Давление не прыгало? Прыгнет. Ноги не крутило? Закрутит.

И остальные тридцать три несчастья тут как тут. И бессонница, и язва, и давление… И не оттого, что за курочкой погнался, а оттого, что лишнюю рюмку выпил. Я все это знаю не по себе, я же каждый день встречаю этих мужиков, которым шестьдесят стукнуло. Но, считайте, повезло вам – перескочили и этот перевал. А тут обухом по голове – семерик подкрался.

– Вас будто зациклило. Семерка, то есть семьдесят лет, совсем не такой плохой возраст, если смотреть на мир не с вашей колокольни пессимиста, а, например, с коня, как смотрел Рейган.

– С какого коня?

– Помните известную фотографию: Рональд Рейган на коне? Лет ему примерно семьдесят, и он в своей техасской шляпе и ковбойских сапожках выглядит очень даже недурно.

– Так то ж президент.

– Дело не в звании, а в отношении к жизни.

– И конь под ним муштрованный. Он крупом чует, что президента катает.

– Да не в коне дело. Смените пластинку, Григорий.

– Меняй не меняй, а семерка все равно подсечет.

– Что вы такого смертельного в несчастной семерке нашли?

– А вы приглядитесь, это же коса…

– Какая коса?

– Девичья! – с ехидством произнес Григорий и бросил на Юлиана полупрезрительный взгляд. – Неужели не догадываетесь. Что-то у вас с воображением туго.

– Опять вы за свое. А почему бы не представить себя косарем на лугу. Осень. В символическом смысле – осень жизни, но какое же это удовольствие собирать плоды трудов своих. Помните, как у Чехова – косари на степном раздолье. Упоение трудом, мысли о том, что вот эти колоски помогут пережить нелегкую зиму… И пусть жара, льется пот, оводы да комары кусают, но внутренняя убежденность в необходимости этой работы перетягивает на свою сторону… Вам такая картина разве не нравится?

– Мне? Нравится. Не картинка, а просто сказка. А вот вы мне скажите, как вам такой натюрморт: это не вы, а старуха с косой урожай собирает. И вы уже не косарь, а ужом в траве катаетесь и норовите ускользнуть от нее – да старая блядь проворнее.

– За что ж вы ее так? Просто старая женщина с одним маленьким недостатком.

– Каким еще недостатком?

– Всегда появляется не вовремя: то слишком рано приходит, то опаздывает.

– Опаздывает – это же хорошо.

– Не скажите… иной раз люди просят, чтобы она их мучения прекратила…

Юлиан замолчал, чувствуя что невольно залезает в лабиринт безнадеги, из которого пытался вызволить пациента, но как-то незаметно сам заразился его пессимизмом.

– А после семерки уже можно не рыпаться. Восемьдесят – это как последний шаг перед пропастью, – хорошо поставленным голосом профессионального чтеца закончил Григорий.

– Да будет вам. Люди, доживая до восьмидесяти лет, считают себя счастливчиками. Почтенный возраст, можно сказать, патриарший, и, потом, восьмерка, если ее в горизонтальной плоскости представить, – это знак бесконечности. Вот какая сильная символика. Вы вспомните, что о своем отце недавно говорили, а теперь себе же противоречите.

– Доктор, мой папа как редкоземельный элемент, таких раз-два и обчелся. Дай-то Бог, чтоб я по его стопам пошел, но душа моя чует – не обойти восьмерку, это ведь, вы только присмотритесь, двойная удавка, а будет она горизонтальной или вертикальной – на ее удушающую сущность этот факт никак не влияет. Но даже если вы восьмой десяток перешагнули, то в девяносто уже полный откидон.

– Ну, не скажите, вы только представьте себе, что вы все же перешагнули этот порожек, и вы уже долгожитель. Еще немного – и о вас газеты начнут писать…

– Не могу, – развел руками Григорий, – не могу представить, потому что на том этапе уже ничего кроме отходов фармацевтической промышленности, которые моя толстая кишка выбрасывает, представить не могу. Одно утешает – все равно себя узнавать не буду, разве что… прочитаю в газете какой-нибудь некролог и буду думать, что это про меня пишут…