Анатолий Постолов - Речитатив

– Что-то кроме газеты будете брать? – спросила продавщица. – Нам осетринку сегодня завезли.

– Первой свежести? – осведомился Юлиан.

– А как же! Хозяин закупает прямо на базе, – сделав большие глаза, заверила продавщица.

– В другой раз обязательно возьму, я, видите ли, перешел на сухой паек, только прессой питаюсь.

– Еще глоссики есть, только что пожарили, – с угасающей надеждой крикнула ему вслед продавщица. Но даже глоссики не смягчили сухого сердца покупателя.

Он сел в машину, где его ждала Виола. Пока Юлиан маневрировал, чтобы выехать на бульвар, Виола развернула газету.

– Какой интересный мужчина, – сказала она. – Тот, что справа от главного гуру. Встретила – влюбилась бы с первого взгляда…

Юлиан, посмеиваясь, скосил глаза. Его портрет красовался рядом с портретом Варшавского, хотя и заметно уступал последнему в размерах.

– А знаешь, текст твоего объявления набран каким-то бледным курсивом, некоторые буквы даже плохо пропечатались.

– Ничего удивительного. Варшавский душит конкурента простым, но верным способом: выставляет напоказ, но в неприглядном виде. Он же из России. А среди его клиентуры, уверяю тебя, много новых русских. Он им пророчествует, как придворный астролог падишаху – всегда с благоприятным раскладом. Вот они ему денежку и отстегивают, вероятно, даже дают советы, как запускать мертвую валюту в обращение. Интересно, удалось ли ему приучить их поклоняться гречневой каше, после того как они посмаковали устриц в вине и объелись трюфелями с черной икрой…

– Жюлька, а у тебя вроде мандраж появился?

– Ничуть. Я бы сказал – азарт. Почти юношеский, под капитанским девизом: бороться и искать, найти и не сдаваться!

Юлиан не юлил. Он действительно чувствовал себя достаточно уверенно и спокойно. Накануне, в понедельник вечером, Варшавский позвонил к нему домой и после туманной преамбулы о музыкальной гармонии космических сфер и способностях человеческого уха ловить сигналы космоса, спросил Юлиана, когда тот будет готов к визиту первого пациента.

– Я свободен в среду с одиннадцати утра до полвторого, – ответил Юлиан.

– Прекрасно! Я уже говорил с Павлом, он сейчас не работает и готов подойти в удобное для вас время. Двенадать вас устроит?

– В самый раз. Моя утренняя булочка с лососинкой и сыром к этому моменту будет порабощена желудочным соком и начнет свое долгое блуждание по катакомбам желудочно-кишечного тракта. Так что после вашего Павлика я как раз созрею к новой чревоугодной мессе.

– Главное, чтобы клиент не подпортил аппетит, – с некоторым ехидством рассмеялся Варшавский.

– Меня очень трудно сбить с пути.

– Ну, дай-то Бог… – вздохнул Варшавский, но Юлиану послышалось в его покорном вздохе что-то фарисейское…

Человек, отворивший дверь в офис Юлиана, выглядел довольно буднично. Невыразительное, слегка приплюснутое лицо. Чуть опущенные книзу уголки губ. Большие, поросшие мехом уши и маленькие, пронзительные, пугливо-злые, как у зверька, глаза. Ворот его рубашки был распахнут, оттуда выпирали наружу острые ключицы и торчал черный клок волос посередке.

Войдя, он на миг остановился, бросил на Юлиана какой-то презрительно-злобный взгляд, после чего быстро прошмыгнул к дивану, но сел не напротив, как большинство пациентов, а у самого края, вплотную к диванному валику.

– Мне кажется, я уже вас где-то видел, – сказал он, склонив голову набок и рассматривая Юлиана с плохо скрываемым отвращением.

«Пусть вам это только кажется», – в той же модуляции мысленно ответствовал Юлиан. Но вида не показал. Профессия не позволяла. Его лицо изобразило слегка сосредоточенный и в то же время небрежный фасад преферансиста, которому надо, не утруждая лицевые мышцы и лобные извилины, решить, какие две карты сбросить и с какой зайти, причем наверняка.

– Вы ведь по рекомендации господина Варшавского, – решительно произнес Юлиан, пытаясь без проволочек направить пациента на покорный путь покаяния и слезного обновления. – И зовут вас, если не ошибаюсь, Павел…

Пациент молчал и с той же наклонной позиции продолжал рассматривать Юлиана. Потом губы его неохотно расцепились, и он, почти как чревовещатель, процедил:

– Он от меня так хотел избавиться, что на радостях даже имя мое перепутал. Ну и гаврик. Меня Юджином зовут.

– То есть вы предпочитаете этот английский вариант русскому, – миролюбиво произнес Юлиан, не совсем, однако, понимая, как связуются между собой Павел и Юджин, и стараясь нейтрализовать почти физически ощущаемое покалывание от колючек, вылезающих из всех пор сидящего перед ним человека.