Анатолий Постолов - Речитатив

Он вернулся в офис и осторожно положил сумку ей на колени. Она открыла сумку, достала аккуратно выглаженный платочек и уголком его прикоснулась к щеке. В комнате было тихо, музыка кончилась, и лишь отзвук последнего аккорда с его педальным резонирующим эхом держался в воздухе.

– Дай мне твою руку, сынок, – неожиданно сказала старуха.

Юлиан чуть привстал и протянул ей руку. Она взяла ее в ладони, и он поразился совершенной шелковистости ее пальцев, снаружи морщинистых, истощенных – внутри гладких, как речная галька, нагретая солнцем.

– У тебя хорошая любовь есть. Она тебе в радость, долго тебя согревать будет и двух деток тебе подарит. Девочку и мальчика. Мальчик родится первым. Ты смеешься сейчас… что, думаешь, не чувствую, думаешь, старуха опять бредить начала? А я вижу, я сейчас так вижу, как никогда. Месту этому спасибо. Музыке спасибо. И Богу, что глаза мне открыл.

В дверь осторожно постучались, и в проеме возникло несчастное лицо Валентина. Юлиан кивнул ему и показал на стул. Он немного подождал и, словно продолжая прерванный разговор, сказал:

– Напоследок хочу вам вот что посоветовать: чаще вспоминайте все то светлое и хорошее, что было в вашей жизни. Постарайтесь уйти от неприязни, раздражительности – всего, что, накапливаясь, становится причиной многих наших конфликтов… Живите картинками прошлого, не ищите справедливости в сегодняшнем дне. Вы ее не найдете.

– Да уж постараюсь, – кивнула старуха и добавила: – А вы не обессудьте, что не могу по нищете своей вам воздать, но, что есть – от всего сердца даю…

С этими словами она достала из сумочки стодолларовую купюру и положила на журнальный столик.

– Не надо, – сказал Юлиан, – консультация была бесплатной.

– Нет уж… – отозвалась старуха. – За добро надо платить добром, а как я – старая да слепая могу отплатить, каким таким добром? Жизнь мою я тебе рассказала. И мне легче стало, у меня вроде как упал камень с сердца.

На протяжении этого разговора Валентин начал медленно приподниматься со своего стула, потом хлопнул себя по ляжкам, будто кочет, озабоченный непорядком в вверенном ему хозяйстве, и, ковыляя, поспешил к Юлиану, на ходу причитая:

– Мама, мама, я же говорил тебе – первая консультация бесплатная, – при этом он потянулся к купюре, но Юлиан, чуть наклонившись вперед, опередил его и накрыл деньги ладонью.

– Сядьте на место, – тихо, но твердо сказал он.

Валентина передернуло.

– Мы же договаривались, вы… – покрываясь багровыми пятнами начал он, но тут же осекся и с оскорбленным видом сел на свое место.

– Фелица Николаевна, ваш сын прав. Он меня не просил, я сам предложил сделать первую консультацию бесплатно.

– Возьми, возьми, – твердо сказала старуха. После чего наклонилась к Юлиану и тихо добавила: – Он эти деньги под матрас засунет и сиднем будет на них сидеть… Да ты не смущайся, он ведь глухой на оба уха. Я-то знаю. А так с них польза будет. Жене подарок купишь. Ей в радость, а этим… – она мотнула головой, – только что бумажки слюнявить, да шелестеть по ночам в мешочки рассовывая. Я-то все знаю и слышу, – она с некоторым усилием встала с дивана и, выпрямившись во весь рост, громко сказала: – Валя, сынок, дай-ка руку, помоги мне.

Сынок с непроницаемым лицом вывел старуху из офиса, но тут же вернулся.

– Вы, между прочим, это… бесплатную консультацию обещали. Деньги-то не дармовые. Мы ее на эти деньги кормим, обуваем и от себя, можно сказать, отрываем…

– Деньги вашей мамы никуда не пропадут. Пойдут в счет следующего сеанса.

– Да не будет никакой сеанса, понятно? – он с ненавистью посмотрел на Юлиана. – Она Андрея, младшего моего брата, сама и погубила. Потакала, как могла… Андрюшенька-душенька, да ты такой талантливый, да ты все можешь… Мне в пику. Вот он и сел ей на голову: работать не хотел, только и бегал к ней рублями побираться: дай, мол, деньги – то в кино пойти, то барышню повести в ресторан, а сам втихую пропивал, а когда спохватились – поздно было, и умер, как пес бездомный, зимой в чужом дворе облеванный замерз, а до этого всех нас – и мать, и меня вымотал, крови тонну выпил… А вы…

Он смахнул кулаком злую слезу со щеки и, резко повернувшись, выскочил из комнаты.

Юлиан покрутил в руках сотенную, заговорщески подмигнул портрету Бенджамина Франклина в овальной рамке, потом подошел к своим книжным полкам, извлек оттуда книгу Фрейда «The Interpretation of Dreams» [12] и, открыв наугад, вложил туда купюру наискосок, так, чтобы только уголок ее выглядывал наружу, напоминая акулий плавник в безбрежном океане сновидений.