Александр Мелихов - Мудрецы и поэты

Иветта остановилась. Лицо ее пылало, только под правым глазом и на левом виске резко выделялись белые пятна. Я случайно взглянул на ее руки: кончики пальцев левой руки были фиолетовыми – так она их стискивала правой.

Полная литераторша, по-бабьи подпершись, потрясенно качала головой. Знаток задумчиво кривил рот, слегка кивая с таким видом, что да, мол, разумеется, скверно, но, собственно, чего другого можно было ожидать? Мичманы смотрели на Иветту с какой-то мрачной готовностью. Даже тетки с авоськами замолчали, ожидая новых «фактов».

– Но самое мерзкое, – с трудом выговорила Иветта, – что этот самый ортодокс Шалевич за полгода до революции выпустил эстетский сборник – ранний Нордин, пересказанный Смердяковым.

– Браво, изумительно, действительно великолепное выступление, – вдруг громко и благодушно произнес Витя Маслов и посмеялся по-хозяйски: – Х-ны-ны-ны-ны-ны… Очень эмоциональное…

Все воззрились на него. Ничуть не смущаясь, он продолжал:

– Я только – с вашего, разумеется, дозволения? – сделаю некоторые мелкие дополнения, чтобы у товарищей не возникло ложного впечатления. Во-первых, тенденция к неумеренному возвеличиванию Нордина… не лично ваша, а вообще в последнее время… Бориса Яковлевича Нордина все же не стоит называть гением, потому что он так и не смог отозваться на главные запросы времени. Кроме того, из вашего выступления может возникнуть впечатление, что Нордин к новому миру, так сказать, всей душой, а новый мир в ответ проявил не то черствость, не то неблагодарность… Нет, вы прямо этого не говорили, но может сложиться впечатление.

– Борис Яковлевич просто не умел не отдавать любому делу всю свою душу!.. – Иветта вскинула голову, словно боярыня Морозова.

– Кто же в этом сомневается?… Х-ны-ны-ны-ны-ны… Все дело в том, что это была за душа. Можно привести ряд выдержек из его произведений, показывающих, что он и после революции оставался мистиком, индивидуалистом и что хотите.

– Выдержек! Да разве можно так разбирать поэзию!..

– Как осмысленную речь?

– Андрей Николаевич Синицын учил нас на лекциях…

– О-о!.. Синицыну дань сердца и вина… он создал нас, он воспитал наш пламень… Когда-то он учил, что в первую голову следует выяснять, глазами какого класса видит поэт. А теперь объявил, что поэт – это прежде всего индивидуальность… как будто индивидуальность уже не выражает ничьих интересов! Оказалось, что поэт – это гармонический мир, перед которым можно только стоять на коленях и ни в коем случае не прикасаться аналитическим скальпелем.

– Вот Шалевич и прикасался аналитическим скальпелем.

– Это вовсе не означает, что это запретное дело. Нужно только делать это с умом. – Витя понемногу начинал терять хозяйское благодушие. – Я готов с цитатами в руках доказать, что Нордин до последних дней оставался мистиком и декадентом. В революции он увидел много христианско-гуннско-монгольско-пугачевского, но ее земные, созидательные цели остались ему чужды. Он страшно боялся, что революционные бури имеют земное, а не небесное происхождение, умолял: дай знать, что это не случайность, а Случай или Перст Судьбы.

– Может быть, продолжим в рабочем порядке? – сдержанно обратился к Иветте Знаток, обиженный тем, что остался в стороне.

– Виктор Сергеевич консультирует нас по мировоззренческим вопросам, – разъяснила Иветта. Она, оказывается, тоже умела иронизировать. – Он составил для нас методичку по Нордину. Ему мы все обязаны основными идеями официальной части моего выступления.

Все почтительно осмотрели Виктора Сергеевича. Он слегка покраснел – вероятно, чтобы зря не стараться, лишь той половиной лица, которая была обращена ко мне.

– Виктор Сергеевич видный исследователь творчества Бориса Яковлевича. Он много сделал, чтобы вернуть Борису Яковлевичу положение первостепенного поэта, – добавила Иветта, словно отчитавшись перед кем-то.

– Что мне за интерес считаться исследователем второстепенного поэта, – буркнул в мою сторону Виктор Сергеевич и твердо провозгласил: – Повторяю, нетрудно доказать, что Нордин оставался мистиком и декадентом, – и, наконец сообразив, что несколько странно опровергать собственную методичку, добавил: – Во всяком случае, некоторые аспекты его творчества не могли не вызывать настороженности.

– Во всяком случае, Борис Яковлевич всегда был искренен в своих убеждениях, а за свои ошибки он полностью расплатился! – как бы из последних сил выкрикнула Иветта.