Николай Крыщук - Кругами рая

Базары то молодо отстукивали и роскошно кружились у его ног, то крепдешинились, то пели, то оскаливались, гоготали и обещали подвох. Он был рад, что очки забыл дома.

Мужики продавали «Диагностику кармы». Теплая осень ничего не обещала, наслаждаясь сама собой. Гриня шел и думал примерно так: «Или я вам всем не родной? И не одна мать нас родила? Без вас-то мне еще хуже, чем с вами. Мне бы хотелось пасти божьих коровок и чтобы меня кто-нибудь уговаривал в ухо. От грубого же голоса я отказался раз и навсегда».

В этот момент подошла к нему такая, в чем-то стоптанном и курносая:

– Никого я так долго не знала и не любила, как тебя. Ты-то меня небось тоже давно не знаешь и не помнишь?

– Да уж, забыл, когда и помнил, – отвечает Гриня. – Ну, ты как?

– Ах, – говорит, – про остальное и говорить неинтересно – так все замечательно.

Вдруг молоденький милиционер взял Гриню за локоть:

– Только не увиливай! Понял?

Народу в крематории собралось много. И ритуал был в самом угаре. Говорили про Гриню. Оратор в роговых очках, покойнику незнакомый, был возбужден.

– С пораженной печенью и спазмами головного мозга, несмотря на белокровие, тромбофлебит и отсутствие памяти, наш дорогой до конца своих дней оставался надежным сослуживцем, неукоснительным отцом, верным любовником, аккуратным налогоплательщиком и мужем, каких еще поискать.

Гриня уже было подумал, что милиционер перепутал залы. Но тут, увидев его, все оживились:

– Давай ложись! Что это ты, ей-богу! Пора уже опускать.

Гриня лег и задумался. А тут Смерть подходит:

– Вставай!

– Да как-то неловко, – отвечает Гриня. – Люди старались.

– Ну, смотри, – сказала Смерть и вылетела в форточку.

Только сейчас Алексей сообразил, откуда у Грини появилась эта последняя фраза. «Люди так старались. Неудобно». Тысячу раз он слышал это от бабушки, матери отца. По самым разным поводам. И всякий раз это значило, что можно и потерпеть, и пересилить себя, и маленько унизиться, и подыграть… Доесть не лезущий в рот пирог с черносливом, прочитать со стула стишок, выразить ликование по поводу рубашки с вышитым на груди петухом, которую, он знал точно, не наденет никогда, даже ночью. Но – «уважение к людям надо иметь». Терпеть не мог он эту ее рабскую ласковость и упертость. Но говорят же, что гены перелетают через поколение. Вот Гриня теперь и «уважил», сдох безропотно, как мотылек.

– Так вот ты как вяжешь? – злобно сказал Алексей, неизвестно к кому обращаясь, и ввинтил окурок в ненавистную пиццу.

Если есть Бог, то Он все подробно и хитро придумал. Гены, например. Ты мог свою бабку сто раз не любить и думать, что уж от нее-то свободен, но ее гены молча, ласково передались через батюшку, который свои гены приобрел по случаю (Великий Случай) от деревенского весельчака и героя хороводов. Вот, собственно, и все. Некого казнить!

Он знал в себе эту последнюю трусость перед человеческими мнениями и законами. Затея же с Гриней была трусостью вдвойне. Это Алексей только сейчас понял. Первая заключалась в иронии, которой он отсекал подозрения в сочувственной и родственной связи с героем. Вторая была погрубее, но и покруче. В сущности, завтра же можно было повернуть дело так, что это розыгрыш, что Грине его смерть приснилась, и спокойно продолжать сериал на федеральном канале. И денег, и славы будет, надо думать, больше. И фанаты наконец успокоятся.

От этой круговой поруки неумышленных, передающихся через любовь и поцелуи предательств и подстав стало ему так муторно, тяжело, тоскливо, больно, и боль не оставляла сомнений в том, что он прав.

На момент вся жизнь его как будто опустилась в слоистый туман, и все ему стало безразлично. Но не как бывает безразличен человек, его мнение и настроение, еда, погода или снежный обвал в горах, в котором погибли неизвестные люди. Ему было безразлично все, вся жизнь в целом, вся она ему была сейчас ничто.

Ощущение сильное, вовсе не похожее на апатию.

Алексей испытывал скорее ужас. Комната, в которой он оказался (теперь-то, в масштабе происходящего, стало яснее ясного, что дело не в этой связке – Таня, Алик, адрес, ключ, электричка, ящерка, что все это только видимость, и он не просто пришел сюда сквозь дождь и открыл дверь своим ключом, а оказался в этом именно месте и в это время посредством умелых действий неведомых ему сил), комната эта летела тоже сквозь безликие слои тумана куда-то вниз, светящимся клубочком, и он был внутри этого клубочка, вертелся, повинуясь его вращению, не испытывая ни дурноты, ни желания за что бы то ни было зацепиться, а только ужас и неопределенную гордость, оттого что ему удалось сохранить сознание и запомнить, зафиксировать неуследимый для других миг исчезновения.