Маргарет Дрэббл - Камень на шее. Мой золотой Иерусалим

— Ничего смешного, — сердито сказала я, а он состроил потешную серьезную мину и проговорил:

— Да, да, вы правы, вы правы.

— Садитесь, — велела я, — и прочитайте мне свой очерк про Донна [19] Джон Донн (1572–1631) — выдающийся английский поэт. . Если только вы его написали.

— Конечно, конечно, написал, — льстивым тоном проговорил он с бесстыдным видом соучастника заговора, вынул очерк из портфеля и принялся читать. Очерк был очень хорош, но, читая вслух, Спиро подчеркивал свое, несколько ироничное к нему отношение, точно с равным успехом мог написать на ту же тему нечто совершенно обратное. В свои восемнадцать лет он был так остер, что, как говорится, в один прекрасный день мог сам о себя порезаться. Меня не тревожило, что он знает, что я знаю, что он знает. Я его забавляла — он мне не сочувствовал и рвался помогать со столом не из желания проявить заботу, а потому, что хотел вызвать меня на разговор. И от него тоже мне следовало скрывать свое бессилие.

Когда я снова посетила врача, он сообщил, что ему удалось получить для меня место в больнице Св. Эндрю, которая находится на Марилебон-Роуд, о чем, по его мнению, мне должно быть известно. По его тону я поняла, что он ждет благодарностей и считает, что сделал для меня гораздо больше, чем от него требовалось. Я и была ему благодарна, хотя не совсем понимала почему. Позднее, я решила, что его победоносный вид мог объясняться тремя причинами: прежде всего ему удалось обеспечить мне место вообще, так как коек в родильных отделениях не хватало; во-вторых, больница была недалеко от моего дома, и в-третьих, она пользовалась хорошей репутацией, в ней проходили практику студенты. Сообщив мне, как он все устроил, доктор с явным облегчением умыл руки.

— Теперь вы можете обратиться в клинику, наблюдать вас будут там, — сказал он.

— Да, да, конечно, — ответила я, как будто понимала, что нужно делать, хотя мне хотелось задать ему массу вопросов — когда идти, к кому обратиться. Но он был занятой человек, в приемной его ждала длинная очередь больных, и я встала, чтобы уйти.

— Большое спасибо, — сказала я в десятый раз и пошла к дверям, но он окликнул меня:

— Постойте! Вы что, собираетесь отправиться туда без рекомендательного письма?

— Ах, нет, конечно, нет, — спохватилась я, как будто это просто вылетело у меня из головы, и он вручил мне конверт, адресованный в предродовое отделение больницы Св. Эндрю. Конверт был заклеен. А мне так хотелось бы знать, что там внутри! Уходя с письмом в кармане, я почувствовала себя несколько более уверенно, теперь я хотя бы знала точно, куда мне надлежало обратиться. В те дни я была настолько наивна, что даже не разбиралась, какая именно клиника мне нужна.

Первое посещение означенной клиники было событием, которое запомнилось мне надолго. О часе и числе я, гордая своей предусмотрительностью, договорилась заранее и явилась в назначенный день в назначенное время. Найти больницу оказалось очень легко. Это было внушительного вида заведение, раскинувшееся на большом участке недалеко от моего элегантного любимца — здания фирмы Кастрол. С точки зрения архитектурных достоинств больница Св. Эндрю с ним не могла тягаться. Главный корпус ее был построен в начале восемнадцатого века и отличался хотя бы правильностью форм, а рядом теснились, жались и лепились к нему безобразные придатки, представлявшие собой смесь неоготики с архитектурой тридцатых и шестидесятых годов нашего века. Все они достраивались совершенно произвольно, так, во всяком случае, казалось на первый взгляд. При виде этого здания меня охватила тоска, не столько потому, что оно оскорбляло взор — у меня весьма слабо развит архитектурный вкус, а потому что я не понимала, как в него попасть, с какой стороны подступиться. Подъездов и дверей в больнице было бесчисленное множество, но я подозревала, что главный вход явно не про меня. В конце концов я выбрала одну из дверей, решив, что за ней должен быть стол дежурного. К счастью, так и оказалось. Я представилась, предъявила обличающий меня конверт, и мне сказали, что нужно выйти и найти вход для больных, который, как объяснила девушка, находится в переулке. Я вышла, разыскала нужную дверь и вошла внутрь еще раз. Здесь, как я и подозревала, никаких дежурных не имелось, не было даже указателя, куда идти. Передо мной красовалась дверь с надписью «Гематология», а от нее в разные стороны расходились темные коридоры, выкрашенные блестящей кремовой краской. Я стояла в нерешительности, крайне смущенная своим невежеством, подобное чувство часто возникало у меня и раньше, например, в первый день в школе или в первый день в Кембридже, но тогда к нему примешивалось предвкушение чего-то приятного, а теперь предвкушения были самые безрадостные.