Элизабет Страут - Эми и Исабель

Фабричная контора, да и вся фабрика, была придавлена усталостью. Монотонно вращались широкие лопасти вентиляторов, медленно сортировались отчеты, медленно подписывались конверты. Парило так, что отчеты на столах — четыре листа тонкой, как салфетка, бумаги — казались почти мокрыми. Утомленно скрипели по дощатому полу ножки стульев, рассыпанные скрепки дребезжали в металлических ящичках. Толстуха Бев подула на кончик только что отточенного карандаша и, скрестив руки на груди и вытянув под столом ноги, стала клевать носом.

Через минуту она проснулась от собственного храпа, резко дернув головой, открыла затуманенные глаза и пробормотала испуганно:

— Боже, того гляди шею свернешь на этой работе.

Но девочка, сидящая напротив на месте Дотти Браун, только вытаращилась на нее, оторвавшись от калькулятора. Толстуха Бев (уже третьи сутки страдавшая, между прочим, жестоким запором) сочла такое поведение грубостью. Подумать только: три дня эта девчонка работает здесь и до сих пор ни слова не проронила.

— Что, язык проглотила? — громко спросила Бев, а девчонка вспыхнула, и глаза ее увлажнились.

— Извините, — пробормотала девчонка почти шепотом, — я вечно не знаю, как правильно ответить.

На Толстуху горестно смотрели глаза, полные слез, вот-вот готовых пролиться из-под красноватых век, и Бев смутилась.

— Да ничего, все в порядке… Черт, — она вставила в рот сигарету и чиркнула спичкой, — нет ничего плохого в том, что тебе нечего сказать. Я была бы гораздо добрее, — добавила она, пожевав сигарету, — если бы мне удалось наконец опростаться.

Девочка снова покраснела, а Бев исподтишка наблюдала за ней. Что за тонкошеее, глазастое существо такое! Сидит тут, словно диковинная птица, и волосы над ушами, будто перья, топорщатся во все стороны.

— Ты нескоро привыкнешь к тому, что я болтлива, как сорока. Я и пяти минут не могу помолчать, если не сплю.

— Но мне это нравится ! — Сказано с таким чувством, какого девочка и сама от себя не ожидала, и поэтому опять залилась краской.

— Вот и ладно. Хорошо, что все устаканилось. — И как-то само собой стало ясно, что отныне они — подруги.

Исабель, возвращаясь от металлического стеллажа, не удержалась, украдкой взглянула в дочкину сторону и увидела, как Эми и Бев улыбнулись друг другу. Она тут же отвела взгляд, но недостаточно быстро: Эми поймала этот взгляд, и улыбка сползла с ее губ, а глаза потухли.

В обеденный перерыв Роззи Тангвей важным гоном заявила, что ей надо бы поехать в оптику и заказать очки для глажки, которые ей прописал доктор, но в такую жару просто невозможно двинуться с места. Толстуха Бев икнула и оттолкнула в сторону принесенный из дому в вощеной бумаге пучок сельдерея, надеясь, что никто и не подумает отвечать задаваке Роззи. Бев было до лампочки, что доктор прописал Роззи: очки или противозачаточные таблетки, но Арлин Такер спросила:

— Как это «очки для глажки», Роззи?

И Роззи объяснила, что всякий раз, когда она гладит дольше пяти минут, у нее начинается страшная головная боль, и когда она сообщила об этом врачу, он сказал, что уже слышал о таком явлении, хотя оно и редко встречается, и что у него есть название. Недуг, которым она страдает, поведала Роззи, приподняв брови с выражением смирения, это заболевание глаз, которое называется «спазм аккомодации».

Толстуха Бев так и крякнула, когда Арлин громко переспросила:

— Что?

— Спазм аккомодации — это состояние, когда человеческий глаз переключается от дальнозоркости к близорукости каждые три секунды.

Некоторые женщины растерянно переглянулись (а Ленора Сниббенс просто выпучилась, ни на кого не глядя), и тут Арлин спросила:

— И вот зачем им это?

— А ни за чем, — ответила Роззи, — просто так: то включатся, то выключатся.

И вроде бы на этом все успокоились. Неопределенная улыбка застыла на губах Исабель Гудроу, она аккуратно откусывала кусочки сэндвича с таким виноватым видом, словно делала что-то неприличное на людях. Арлин Такер (на чей интерес как раз и рассчитывала Роззи) рылась в кошельке в поисках мелочи для автомата, а Толстуха Бев вертела в руках черешок сельдерея, словно раздумывая, стоит ли это есть.

— У меня всегда было превосходное зрение — и тут вдруг как гром среди ясного неба, — не унималась Роззи.

Гудроу-дочка смотрела на нее своими огромными глазищами, поэтому именно ей адресовалась заключительная фраза, но девчонка быстро отвела взгляд и потупилась.