Элизабет Страут - Эми и Исабель

— Ладно, — сказала Исабель, — приезжайте.

А потом… как странно это было. Как странно: три взрослые женщины сидели в гостиной, а на полу посреди комнаты лежал матрас с кровати Эми, накрытый простыней, с одеялом и подушкой. И на диване тоже простыня, одеяло и подушка. Уже вначале можно было предположить, что все пойдет кувырком: Дотти, уставившаяся в стенку кухни, как заколдованный ребенок, Исабель, сжимающая ее руку и бормочущая соболезнования, как будто кто-то умер, Толстуха Бев, волокущая за Дотти огромную коричневую сумку, кожа на ее массивном лице повисла складками, как у уставшей собаки, и они все трое, сидящие в гостиной в полной нерешительности. Но Исабель сказала:

— Эми вечера нашла труп. Сейчас она наверху спит на моей кровати.

И лед вроде бы тронулся.

— Господи Иисусе, — сказала Толстуха Бев. — Что ты говоришь?

Исабель рассказала им, что произошло. Конечно, они помнили девочку Деби Кей Дорн, ясное дело, помнили. Помнили ее лицо по телевизору, в газетах.

— Прелестная детка, — сказала Бев, медленно покачивая головой, ее тяжелые щеки касались плеч.

— Ангел, — сказала Дотти. Слезы закапали снова.

— Почему ты решила, что это она ? — спросила Бев, открывая большую кожаную сумку и демонстрируя рулон туалетной бумаги, чтобы как ни в чем не бывало предложить его Дотти в качестве носового платка. — Ты думаешь, что Эми нашла именно ее?

— Она гуляла с другом. Дать салфетку, Дотти? — Исабель привстала, но Толстуха Бев жестом велела ей сесть.

— Изведем все салфетки в городе сегодня, правда, Дотти? Ну — и?..

— Они катались в окрестностях. Ее подруга Стейси недавно родила ребенка, ну, вы знаете… Ну нет, Дотти, позволь, я принесу салфетки, ты же нос натрешь.

Нос Дотти алел нестерпимо, это было видно издалека. Но Дотти покачала головой:

— Меня не волнует, даже если мой нос отвалится, гори он огнем. Что там про труп? Ну-ка рассказывай!

— И в самом деле, — поддержала Толстуха Бев.

Так что Исабель повторила то, что узнала в этот вечер (опустив инцидент с Эйвери и Эммой Кларк), вплоть до поездки в аптеку за транквилизаторами и доброго аптекаря там.

— Эми была на грани истерики, — сказала она, — иначе я бы никогда не дала ребенку успокоительное.

Бев перебила:

— Исабель. Она нашла труп девочки. Я думаю, лучше проглотить пилюлю, чем самой стать трупом.

— Ну да, — сказала Исабель, — я так и подумала.

— А мне, Исабель? — Дотти спросила, полулежа на диване. — Мне бы что-нибудь успокоительное? Только одну таблетку, чтобы я могла заснуть.

— О, хорошая идея, — сказала Бев. — Господи, да, Исабель, можешь поделиться таблеткой?

— Конечно, — сказала Исабель, встала и принесла из кухни пузырек, на котором была наклейка с информацией о том, что федеральным законом запрещается передавать таблетки третьим лицам. — У тебя не будет реакции, я надеюсь? — спросила она. — Я знаю, люди с аллергией на пенициллин должны носить жетон на шее.

— Это не пенициллин. Это валиум. — Бев взяла пузырек из рук Исабель и посмотрела на этикетку. — Никто тебя не арестует за то, что ты дашь подруге таблетку валиума.

Исабель вернулась со стаканом воды, и Дотти проглотила таблетку, затем взяла Исабель за руку, и ее голубые глаза с красными каемками благодарно взглянули на нее.

— Спасибо, что разрешила приехать, без всяких разговоров.

— Конечно, — пробормотала Исабель.

Но она сказала это слишком быстро и слишком поспешно отпрянула от Дотти, и туман неловкости вернулся в комнату. Исабель села в кресло. Женщины молчали. Периодически поглядывая на Дотти, лежащую на диване под афганским пледом, Исабель старалась смотреть в сторону, потрясенная мыслью, до чего же легко сломать жизнь, уничтожить человека. Жизни, непрочные, как ткань, могут быть бездумно распороты в одночасье из-за банального самолюбия.

«Всего-то вечеринка сотрудников в „Акме-Тайерс“ — виски рекой, — и за каких-то несколько минут жизнь Уолли Брауна изменилась, и жизнь Дотти тоже, и даже жизнь их взрослых сыновей, — подумала Исабель. — Чик-чик — и все…»

— Дотти, я должна тебе кое-что рассказать, — произнесла она вслух.

Обе женщины повернули головы и взглянули на нее выжидательно и осторожно.

Исабель хотелось плакать, как хочется плакать больному, разочарованному и уставшему от затяжного недуга.

— Эми… — начала она.

Хотя этого не следовало делать. Исабель провела пальцем по ручке кресла. Дотти уставилась на свои колени, Бев не сводила глаз с Исабель.