Джулиан Барнс - Попугай Флобера

«Принимать жизнь всерьез — это прекрасно или глупо?» (1855). Эллен лежала с трубкой в горле и с трубкой в предплечье. Вентилятор в своей белой продолговатой коробке обеспечивал регулярные дозы жизни, и монитор подтверждал их. Конечно, это был импульсивный акт — она дала деру, сбежала от всего. «Но человек не имеет на это права»? Она имела. Она в этом не сомневалась. Религия отчаянья не представляла для нее интереса. Кривая ЭКГ разворачивалась на мониторе; знакомый мне почерк. Ее состояние было стабильным, но безнадежным. Теперь мы уже не пишем HP — не реанимировать — в карточке пациента; некоторым это кажется бессердечным. Взамен ставят № 333. Последний эвфемизм.

Я смотрел на Эллен. Она была неиспорченна. Это чистая история. Я выключил ее. Меня спросили, хочу ли я, чтобы это сделал кто-то другой, но я думаю, она бы предпочла меня. Конечно, мы это не обсуждали. Это несложно. Просто поворачиваешь выключатель на вентиляторе и читаешь последнюю фразу ЭКГ: прощальную подпись, которая кончается прямой линией. Отсоединяешь трубки, придаешь нужное положение рукам и ногам. Делаешь это быстро, как будто стараясь лишний раз не побеспокоить пациента.

Пациента. Эллен. Да, пожалуй, можно сказать в ответ на тот ваш вопрос, что я убил ее. Почти. Я отключил ее. Я прекратил ее жизнь, да.

Эллен. Моя жена: я понимал ее хуже, чем иностранного писателя, умершего сто лет назад. Это аберрация или же это нормально? Книги говорят: она сделала это потому-то. Жизнь говорит: она сделала это. В книгах вам все объясняют, в жизни — нет. Я не удивляюсь, что некоторые предпочитают книги. Книги привносят в жизнь смысл. Единственная проблема заключается в том, что они привносят смысл в жизнь других людей, а не в твою.

Может быть, я слишком легко смиряюсь. Мое собственное состояние стабильно, но безнадежно. Может быть, это просто вопрос темперамента. Вспомните неудавшийся визит в бордель в «Воспитании чувств», вспомните его урок. Не участвуй: счастье в воображении, не в действии. Удовольствие — сначала в предвкушении, потом — в воспоминании. Таков флоберовский темперамент. Сравните его случай — и темперамент — с Доде. Его юношеский визит в бордель был так незатейливо успешен, что Доде остался там на два или три дня. Девочки прятали его, боясь полицейского рейда, кормили чечевицей и всячески баловали. Из этого головокружительного времяпрепровождения он выбрался, по его собственному признанию, с пожизненной страстью к прикосновению женской кожи и с пожизненной же ненавистью к чечевице.

Некоторые воздерживаются и наблюдают, равно боясь разочарования и свершения. Другие кидаются очертя голову, наслаждаются, рискуют: в худшем случае они могут подхватить какую-нибудь ужасную болезнь; в лучшем — отделаться устойчивым отвращением к бобовым. Я знаю, к какому лагерю принадлежу я, и знаю, в каком лагере нужно искать Эллен.

Жизненные максимы. Les unions complètes sont rares. Нельзя изменить человечество, можно только изучать его. Счастье — алый плащ, его подкладка — лохмотья. Любовники — как сиамские близнецы, два тела с единой душой; но если один из них переживает другого, ему суждено всю жизнь таскать за собой труп. Гордость заставляет нас стремиться к разрешению всего — к разрешению, к цели, к окончательной идее; но чем лучше у тебя телескоп, тем больше становится звезд на небе. Нельзя изменить человечество, можно только изучать его. Les unions complètes sont rares.

Максима о максимах. Истины о писательстве могут быть сформулированы раньше, чем ты напишешь хоть слово; истины о жизни могут сформулироваться только тогда, когда уже слишком поздно.

В «Саламбо» говорится, что погонщик карфагенского слона имел в своем распоряжении деревянный молот и долото. Если в пылу сражения животное переставало подчиняться, погонщик должен был раскроить ему череп. Такое развитие событий было весьма вероятным: чтобы сделать слонов более воинственными, их сначала опаивали смесью вина, благовоний и перца, а затем погоняли копьями.

Немногие из нас обладают такой смелостью, чтобы пустить в дело молот и долото. Эллен обладала. Иногда мне становится неловко от людского сочувствия. «Ей еще хуже», — хочу сказать я, но не говорю. А потом, после того как они проявили доброту, и пообещали сводить меня куда-нибудь, словно я ребенок, и бесцеремонно попытались заставить меня разговориться для моей же пользы (почему все думают, что я сам не знаю, в чем моя польза?), — потом мне дозволяется сесть и немного помечтать о ней. И я думаю о граде 1853 года, о разбитых окнах, погибшем урожае, разрушенных шпалерах, осколках дынных теплиц. Что может быть глупее, чем теплицы для дынь? Аплодируйте граду, бьющему окна. Люди слишком легко решают, для чего создано солнце. Солнце создано не для того, чтобы лучше росла капуста.